Книга Испытание временем - Виталий Храмов

– Кажется, я – понял, – поднял голову Сашок.

– Ни хрена ты не понял, Лошадь! – цыкнул на него Егор. – Командир тут в благородного решил поиграть. Амнистии тут дарит мёртвым. Не тебе, не мне. Воробью! Которому уже по хрен. Сироте. А вот мне не по хрен! У меня жена – больная и две девки-малолетки – пайку в тылу не получают. Потому что я штрафной! Ваше благородие! Пошли вы, со своей сгущёнкой!

Он вскочил, пошёл к танку, стал пинать гусеницу.

– Может, правда, Егору? Если тебе не надо? – робко спросил Сашка.

– Мне – надо. Это справедливо. А Воробей – герой! Уважаю. И каждый должен сам искупить. На чужом горбу в рай не въедешь. Всё! Тему закрыли! Егор, хорош дуться! Иди варёнку трескать! Доставай, Саня! Хватит. Нет больше мочи смотреть на неё.

– Пошёл ты! Белогвардейская морда!

– А ты что, из белых? – удивился Лошадь.

– Чокнулся с горя? Из негров, гля! Ты на меня посмотри? Сколько мне лет было бы, если бы я был белым? Ты когда головой жить начнёшь, а, конь педальный?! Ну, вы и уроды! Такое лакомство испортили! Пошли вы! Гля! Так хотел вареной сгущёнки! Весь аппетит перебили! Не хочу уже. Сам жри!

– Тогда и я не буду. Что я, самый левый? – пожал плечами толстый, достал банку, бросил в снег.

– Что это ты расшвырялся? – возмутился Егор. – Это тебе что, помои? Что ты еду на землю бросил?

– Никто же не хочет! – пожал плечами толстый, хватая банку, обжёгся, перекинул в другую руку, потом в сгиб локтя, прижав к груди.

– Я – хочу. Если их благородие не хочет – его проблемы. А я буду!

– Щаз-з! Тебе три раза! – возмутился я. – Я тоже буду!

Сашка посмотрел на нас, на одного, второго, вздохнул, поставил банку, проткнул штыком. Замер, втянул носом воздух. И мы тоже.

– Мир? – спросил я, протягивая руку.

– Перемирие, – Егор хлопнул по моей ладони своей, потом потер руки друг об друга, достал из-за голенища ложку, стал разворачивать тряпочку.

– Ты мне два раза жизнь должен, – напомнил я.

– Я от своих слов не отказываюсь, – пожал он плечами.

– Вот считай, одну долговую жизнь списал, – сказал я.

– Отстань, а? Давай уже есть. Запах с ума сводит.

– На галету намазывай – торт будет.

– И то верно.

Сидим, едим, кайфуем.

– Никогда бы не подумал, что такое удовольствие может быть в фактическом окружении врага, – пробубнил я.

– А мне напомнило мушкетёров и завтрак при Ла-Рошели, – пробубнил библиотекарь.

– Есть такое дело, – кивнул я.

– Это где? – не понял Егор. – За границей?

– Это в книге. И да, во Франции. Книга такая есть. Про буржуев французских, – ответил я.

– Это мы как буржуи?

– Получается, так, – пожал я плечами.

– Они там так же завтрак устроили на виду у неприятеля, – пояснил Сашок, близоруко щурясь.

– И чем там кончилось? – спросил Егор, намазывая очередную галету.

– Я не помню, – пожал плечами я. – Давно читал. В детстве. Если не ошибаюсь: пожрали – ушли.

– Ну, почти так и было, – кивнул библиотекарь.

– Не понимаю – зачем об этом книги писать? – пожал плечами Егор.

Я заржал. Сашок следом. Егор присоединился. Ржём в три глотки. Так, что румыны на дороге оборачиваются, нервничают. Картина и правда сюрреалистическая – сидим в тылу противника, в открытую готовим пищу на огне, едим на глазах голодных солдат противника, беседуем о литературе. А враги даже не рыпаются. Видишь это, понимаешь, что это правда, но не веришь глазам своим. Сюр! Стойкое чувство нереальности. Как не ржать – истерично, заразительно, до боли в животе?

Мы – победили! Чувство это с восторгом растёт в душе. Победили! Перемогли! Пусть мы в тылу врага, но ведём себя, как хозяева. И враг это чувствует, понимает. Понимает, что дела их – швах! Понимают, что воевать с нами, тремя – уже бесполезно, бессмысленно. Битва проиграна. Бой с нами – лишние усилия, лишние жертвы, которые уже ничего не изменят.

Они ещё не знают, что для Румынии – проиграна не битва, а война.

Хотя, видимо, почувствовали. Судя из следующих событий.

– Дед, опять бестолковые появились, – встал Егор, отрясая снег со штанов.

Смотрю в сторону дороги. Мне видно хуже, чем Егору – танк мешает, заслоняет. И верно – что-то я расслабился. Совсем не контролирую ситуацию!

Тоже встаю, беру пулемёт, вздохнул, ругая сам себя последними словами – пулемёт – наша жизнь, а я его опять не обиходил. Вот, Лошадь, молодец – успел обтереть сотню патронов и запихать их в ленту. Лошадь оказался лучше меня! Лошара я, бестолочь, а не командир!

Но косячить не перестал. Влом мне стало лезть под танк. Забрался прямо на него, поставил пулемёт на сошки на башне, прижал приклад к плечу, припал к прицелу.

– Идите на буй! – орёт Егор. Он встал справа от меня, скрыт от румын бронёй, только винтовка лежит на танке, да каска над стволом. Так же и Лошадь, но слева. Близоруко щурясь, целится. Этот вообще ни во что не попадёт. Только если снова в себя.

Румын – толпа, на взвод – точно. Идут кучно, но как табор цыган – без всякого подобия строя. Встали, посовещались. Вперёд вышел один, демонстративно положил винтовку, снял ремень, покопался в кармане штанов, вскинул над головой грязный платок:

– Не стрелять! Не стрелять! – кричит.

– Это мы ещё поглядим! – кричит в ответ Егор.

– Русски, сдавать! – опять кричит этот, с платком.

– Русские не сдаются! – это уже я кричу. Популярный слоган-мем.

– Мы – сдавать! Капитулирен! Гитлер – капут!

– Ну, вот, Рохнин, и твоя индульгенция, – говорю я Егору.

Лошадь удивлённо смотрит на меня. Да, я знаю фамилию Егора. Я многое знаю такого, что не хотел бы знать.

– Это чё за… ирдургеция? – удивился Егор.

– Прощение грехов. Вяжи пленных – тебе и спишется твой штраф. Чем большее стадо приведёшь – тем быстрее трибунал твоё дело рассматривать будет. Понял?

– Понял. А если подлянка?

– Кто не рискует – не пьёт шампанского. Самогоном обходится. Рискуем?

Егор думал не долго:

– Слышь, дура! – орёт Егор румыну. – Оружие сложили, руки – в гору и подходим по одному! Ты понял, чурка?

Румын кивает, идёт спиной вперёд к своим, не поворачиваясь к ним, через плечо что-то им выговаривает. На землю полетели винтовки, ремни с патронташами, взлетели голые руки с топорщащимися белыми пальцами.

– А чем мы их вязать будем? – спрашивает Сашок. – А кормить?

– Без кормёжки перетопчутся, – отвечаю, не сводя прицела с моря поднятых рук. – А чем вязать – ищи! Я тебе что? Дом Советов? Совнарком? У тебя голова на шее болтается для чего? Вешалка для каски?