Книга Милкино счастье - Лана Ланитова

Людочка сидела тихо, словно мышка, когда распахнулась боковая дверь, и из нее вышел довольно грузный джентльмен, маленького роста, одетый в клетчатый сюртук и светлую манишку. Он кивнул и небрежно посмотрел на нее сквозь пенсне. Пока доктор провожал его, Людмила думала о том, что не только дамы являются пациентками Ноймана.

– У вас сегодня новая прическа, – услышала она позади себя тихий голос немца. – Вам очень идет, в этой укладке есть что-то античное.

– Да, наверное… – пробормотала Людмила.

– Пойдемте…

По кафельному полу простучали каблучки Людочкиных туфелек. Ее взгляд задержался на этих желтоватых ромбах, так прочно засевших в ее сознание: от середины большой приемной до кушетки шла цепочка капелек крови. Людмила остановилась и беспомощно посмотрела на Артура Карловича. Он перехватил ее взгляд.

– Не бойтесь. Я сейчас вытру. Дарьи нет, я нынче все один делаю. Часом ранее я отворял кровь тому господину, что ушел перед вами, – спокойно пояснил он и засунул руки в карманы. Обожженная щека дернулась, открыв стянутую улыбку. – Вы небось вообразили, что я меж клистирами иногда душегубством занимаюсь?

– Нет…

– Нет? Я же вам, наверное, кажусь эдаким тираном?

Людочка молчала.

– Что же, медицина редко обходится без крови. Я ведь иногда и оперирую. За той дверью у меня операционная. Бывало, что и роды принимал. Врач должен уметь делать все. Вот, как и вам, например, обыкновенные клистиры.

– Обыкновенные? Доктор, скажите, а другие дамы часто приходят к вам за этим?

– В вашем городе нечасто. Человек десять, кроме вас. А что?

– Нет, ничего, – она снова покраснела. – Я просто думала, что это делают многие светские барышни…

– Ну, в этом городе и нет того «света», что есть в столице. В столице у меня было много клиентов, прибегающих к клистирам. Я и не один такой доктор был в Санкт-Петербурге, специализирующийся в этом направлении. Клистиры улучшают цвет лица, освежают дыхание. Избавляют тело от нечистот. А что вас так смущает?

– Ничего меня не смущает…

– Тогда приступим? Идите за ширму и раздевайтесь. Вы сможете сами снять корсет?

– Я сегодня без корсета. Анатолий Александрович сказал его не надевать. Мы утром ездили к парикмахеру.

– Вы так послушны?

– Не поняла?

– Я говорю, что вы всегда выполняете все прихоти вашего покровителя?

– Я… я… Я просто его люблю.

– Хорошо, раздевайтесь живее, нам надо управиться до прихода вашего господина.

Людмиле стало чуточку обидно. Зачем он назвал Анатоля моим господином? Я же не раба его. Или раба?

Как и в предыдущий раз, Людмила, дрожа от страха и стыда, вышла нагая из-за ширмы. На этот раз она не прикрывала ни грудь, ни голый лобок. Только ее веки были опущены. Она ужасно страдала от предвкушения всей унизительной и бесконечно долгой, полной жуткого срама, процедуры.

«Господи, как она хороша! И как она похожа на Елену. У Елены тогда, в последний раз, была именно такая прическа. О, боги! За что мне все это? Сейчас она встанет и я увижу: дефлорировал ли ее великосветский лев, Краевский?» – думал Нойман.

– Идите к кушетке и встаньте на колени, зад кверху. Как в прошлый раз. Я принесу штатив с клистиром.

«Может, пожалеть ее и взять наконечник потоньше? – рассуждал Нойман. Но его рука сама собой потянулась к довольно солидному экземпляру. Он вообще никогда не использовал эту новую, металлическую трубку с закругленным краем. Он получил ее совсем недавно, в посылке из Германии. – Что я делаю? – у него выступил холодный пот. – Не притворствуй, старый лекарь. Ты хочешь ее помучить, так и бери именно этот, толстенький экземпляр. Это шестерка или даже семерка… Ну и что? Поверь, то, что заходит в ее упругую попку, гораздо толще всех твоих наконечников…»

Когда он приблизился к ней, руки его снова предательски задрожали.

– Вы сильно сжались. Ноги пошире. Еще шире. Иначе я не введу наконечник. Как только он войдет, начинайте глубоко дышать животом, тогда раствор вольется быстрее.

«Да, она раздвинула ноги, как я хотел. Теперь я вижу все. Краевский до сих пор не испортил ее. Завидное самообладание. Спать с женщиной и не войти в нее как положено! Он либо импотент, либо жуткий развратник. Почему он ее не трогает? Боится беременности? Какие причины еще? Что за странный изыск?» – рассуждал Нойман.

Людочка почувствовала на себе холодные пальцы доктора. Он снова намазал ее густым вазелином и ввел наконечник. Тот проскользнул без особого сопротивления. Ей показалось, что доктор иначе задышал. А после пришлось дышать уже ей – вода вливалась в нее столь стремительно, что сразу заболел живот. Она тоненько запричитала…

В этот раз весь процесс не показался ей таким мучительным, как тогда, в первое посещение. Да и Нойман отчего-то не заставлял ее принимать разные позы. Все остальные клистиры он делал ей на боку. Когда все закончилось, он провел ее в теплую ванну и оставил там.

– Примите ванну, только не забудьте о своей прическе, – бесстрастно проговорил он и скрылся за дверью.

«Как хорошо окунуться после всего в теплую воду, – думала она, с наслаждением вытянув ноги. – Что ж, в этот раз все было не так уж и страшно. Неужели я стала привыкать?»

Ее ужасно клонило в сон. Она закрыла глаза и почти задремала.

Вдруг дверь ванной комнаты распахнулась. На пороге стоял Нойман. Его щека неприятно дергалась.

– Мне надо с вами поговорить, Людмила Павловна.

– О чем? – она села, послышался плеск воды, на полу появились две лужицы.

Его взгляд скользнул по ее длинной шее, чуть намокшим завиткам волос на затылке, по млечным плечам и упругим шарикам грудей с яркими ореолами расплывчатых от тепла сосков.

– О вас.

– Может, мы поговорим, когда я оденусь?

– Нет, будет поздно. Скоро должен вернуться ваш граф.

– Ну и поговорите при нем, – отчего-то надменно произнесла она.

– Господи, вы всегда так ему покорны? Для меня является загадкой именно такая женская преданность, как ваша. Конечно, мы живем в России, а не в просвещенной Европе, где женщины борются за равноправие с мужчинами. Но и все же! Ведь не по Домострою вас-то воспитывали. Откуда такая рабская послушность? Почему вы безоговорочно выполняете все его прихоти? Вы ведь даже не жена ему, – последние слова он произнес тише.

– Да, я не жена… И вряд ли ей когда-нибудь стану, – проговорила она.

На ее глазах навернулись слезы.

– Ради бога, не плачьте! Мы не сможем утаить ваших слез от Краевского.

– А, значит, и вы его боитесь?

– Нет, я ничего и никого не боюсь. Я лишь делаю свою работу и получаю за нее деньги.