Книга Отдел - Алексей Сальников

— Что-о? — опять засмеялся Игорь.

— То-о, — засмеялся Фил, — ей пофигу, с кем я пытался изменить, ей было важно, что пытался, а то, что с пацаном, — побоку. Прикинь. Я говорю: «Ну, это же переписка просто была. Сама почитай». Ну, короче, и пошла семейная жизнь лесом.

— А сейчас у нее кто-нибудь есть? — спросил Игорь, чтобы нарушить молчание, потому что выговорившийся Фил как-то слишком уж угрюмо притих.

— Вроде нет, — пробормотал Фил, потом оживился и поблестел глазами на Игоря. — А тебя за что с работы попросили? У нас много версий. Сергей Сергеевич говорит, что это не наше дело, но все считают, что ты взяточник.

Игорь тоже несколько оживился — он чувствовал себя неловко, обсуждая амурные забабахи Фила, хотя бы потому, что до тех пор, пока жена не ушла, весь их секс сводился к полуавтоматическому траху в миссионерской позе при выключенном свете или в полутьме. Игорь подумывал, что их разлад случился и на этой почве тоже, но гнал от себя неприятную мысль.

— Вообще, меня выгнали по служебному несоответствию, — сказал Игорь, — сначала хотели взяточником сделать, но что-то не заладилось.

— А ты, типа, не виновен? — с иронической ухмылкой спросил Фил.

— Ну, знаешь, — сказал Игорь, — не зря же говорят: «Простота хуже воровства». Я как бы такой дурачок и есть. Если с тобой сравнивать, то мое дело — это как если бы ты не переписку вел, а купил игрушечный автомобильчик, пришел к пацану в гости, открыла бы его мать, а ты ей с порога: «Здравствуйте, я пришел к вашему сыну, вот ему сразу подарок, где его комната?»

— Это ты доступно объяснил! — улыбнулся Фил. — А в подробностях?

— Да в подробностях не так интересно, — сказал Игорь. — Я схему у коллег спалил, что таможенники комплектующие для бытовой техники за рубеж сплавляют под флагом инноваций и того, что Россия с колен встает, потом, типа, находящийся у нас зарубежный филиал производителя бытовой техники эти же запчасти закупает у той подставной фирмы из-за границы по завышенной цене, разница делится на нескольких этапах. Потом, по идее наши, холодильники и микроволновки загоняются под немецким брендом, с заявленным немецким качеством. Там еще сливки снимали, потому что загоняли это все в кредит с переплатой чуть ли ни в сто процентов. Ну, я и подумал, что это неправильно. Меня, главное, родственники отговаривали, когда я с ними своими наблюдениями поделился. Мне троюродный брат рассказал, что когда он в вытрезвителе работал и они всяких пьяных работяг обирали, среди них какой-то особо честный работник завелся, типа меня, и его быстро оттуда выперли, и из милиции тоже. И это, он говорил, всего лишь из-за нескольких тысяч за смену, а ты прикинь, какие у этих ребят деньги крутятся.

— Но ты же говоришь, фирма немецкая была, — сказал Фил, и на лице его отобразилось легкое недоверие.

— Ты прямо как оппозиционер заговорил. Может, если бы я в какую-нибудь прокуратуру европейскую ломанулся, все бы по-другому сложилось, — сказал Игорь. — Может, я бы сейчас был известный российский диссидент, потому что хер бы меня обратно пустили. Но там тоже все непросто.

— И куда ты пошел? — спросил Фил.

— К начальству я пошел, — с досадой ответил Игорь, — и так моя карьера оборвалась. Не дослужился я до генерала.

— И что, даже денег не предлагали? — не поверил Фил. — Даже не пытались отмазаться?

— От кого, от меня? — смех Игоря был полон желчи. — Спасибо, хоть так уволили, а могли бы придумать что-нибудь, чтобы потом икалось до самой старости.

Фил смотрел, как Игорь закуривает, выкуривает и тушит сигарету, а потом сказал:

— Можно подумать, тебе отдел не будет икаться до самой старости.

— Вот, кстати, да, — покивал Игорь, — тоже местечко. Две дороги, по-моему, из отдела — или в суд, или на кладбище.

— Нее, ты все-таки бодрее смотри на вещи, — возразил Фил. — При мне одного перца на пенсию провожали, но, что уж скрывать, он, по-моему, несколько раз до «белочки» допивался, что не удивительно, поэтому его и решили спровадить.

— Я удивляюсь, как вы с Васильичем не квасите каждый вечер, с вашими-то обязанностями.

Фил проникновенно посмотрел Игорю в глаза и намекнул:

— Игорь, я до отдела с терроризмом боролся этими же руками, так что большой разницы нет.

— Но тут-то не террористы, — заметил Игорь и, увидев упрямые глаза Фила, закурил еще раз.

— Нет разницы почти, — повторил Фил. — Ты присягаешь стране — и все. В этом и отличие гражданских от солдат. Васильич же пояснял за это. Сегодня страна дает тебе приказ бороться с этим типом людей, завтра с тем, и неважно, кто это — террористы, коррупционеры, оппозиционеры или нарушители авторского права. Вот, допустим, митинг. Какой-нибудь студентик не хочет лезть в автозак — его крутят и затаскивают и не смотрят — отлично он учится, в очках он — или без. А когда разгоняют какую-нибудь демонстрацию — лупят по кому ни попадя дубинками, разве что по башке бить запрещено. И ведь демонстрация не всегда агрессивная, но если есть приказ разогнать — разгонят. Так и мы, только мы, слава богу, не такими пачками людей убиваем, какими людей на всяких шествиях винтят. А ведь людям просто сказали — они враги, и они верят. Или тем же немцам сказали, что мы враги, — и началась заварушка.

— Это еще у Толстого было, — напомнил Игорь.

— Что было? — спросил Фил.

— Ну, что если бы французы сами не хотели нападать — они бы и Наполеону никакому не поверили, а раз напали, значит, сами этого хотели, значит, вина должна на весь народ распространяться.

— Это, батенька — экстремизм, — рассмеялся Фил. — Но мы, когда по горам бегали за каким-нибудь хером, меня, знаешь, какая мысль посещала? Какого хрена я тут делаю? Какого хрена это мудак по горам лазает, организует подполья, ради какого-то эмирата? Почему нам обоим не сидится дома? Был бы он, если бы за ним не бегали? Был бы я, если бы таких, как он, не существовало? Или таких как он специально придумали бы, чтобы таких, как я, в тонусе держать? Одни приматы морочат головы другим приматам, чтобы те взорвались в толпе приматов, а потом приматы, и я в их числе, ловят приматов, чтобы они не морочили головы приматам. Со стороны вся эта свистопляска очень забавно, наверно, выглядит. Жаль, что динозавры не стали разумными, чтобы граница, знаешь, проходила четко по видовому признаку, чтобы если в чешуе — то враг, а без чешуи — свой. Чтобы как в фэнтези иногда, знаешь, там, люди, эльфы, гоблины. Сегодня, допустим, дружим с эльфами, а воюем с гоблинами. Но чтобы точно знать, что это — враги, а не гадать: правда человек на нашей стороне, или притворяется.

— Вообще-то, граница проходит по видовому признаку, но человек не может иногда с простыми животными справиться, с теми же, например, тараканами, муравьями или глистами какими-нибудь. Только локальные победы одерживает, а полностью избавиться не может. Что уж говорить о разумных существах. Они бы нас раскатали по бетону.

— Да ладно, разумные, нас и безмозглые уделать могут, — нашелся Фил, — ты о том же гриппе забыл. Если он во что-нибудь мутирует смертельное, хотя он и так бывает смертелен, мощная штука может получиться. А вот зомби-апокалипсис меня никогда не пугал, даже в детстве. Может, потому что я в деревне вырос и всякой дохлятины в детстве насмотрелся.