Книга За свои слова ответишь - Максим Гарин

– Не убери, а уберите, – поправил ее Валерий.

– Убе…

Обратиться к нему на «вы» значило со всем согласиться. Анна чуть помедлила, прикидывая свои возможности, и поняла, лучше не дергаться, муж ей теперь не защита.

Во-первых, на воле никто не знает, где он сейчас находится, во-вторых, их отношения не безоблачны, в-третьих, по большому счету, она соучастница преступления, знала ведь, откуда берутся доноры для пересадки.

– Отпустите, – прошептала она.

– И добавь «пожалуйста», – напомнил ей Грязнов.

Закрыв глаза и сжав зубы, она прошептала:

– Пожалуйста… – легкий румянец выступил у нее на щеках.

– Вот так-то. И не надо со мной спорить. Ребята, за дело! Время не ждет, – кивнул Грязнов, заходя в предоперационный зал.

Он был возбужден, как рыбак, понявший, что ему на крючок попалась огромная рыба, о которой он мечтал не первый год. В такие моменты к человеку лучше не подходить, не становиться у него на дороге, он делается в какой-то мере сумасшедшим. Анна это почувствовала быстро, профессия проститутки научила ее разбираться в тонкостях мужских настроений.

Если бы в прошлом к ней на улице подошел Грязнов, с таким же, как сейчас, сумасшедшим блеском в глазах, она бы ни за что не пошла вместе с ним, пусть бы он и сулил ей золотые горы.

– Одержимый, – пробормотала она наконец-то, подобрав подходящее слово, которое само собой всплыло у нее в голове, довольно мудреное для ее лексикона, почерпнутое из школьной программы.

– Другая бы сказала – «козел».

– Но не я.

Молодая женщина нутром чувствовала: место, казавшееся ей до этого абсолютно безопасным, из укрытия может превратиться в тюрьму. До этого ей казалось, что всем в клинике заправляет главврач – Хазаров, а теперь же она поняла, что ошибалась, главный тут все-таки Грязнов.

И неважно, кто в конце концов контролирует деньги, на чье имя оформлены документы владения, главный всегда тот, кто сильнее, кто может произнести простые слова и его невозможно будет ослушаться.

Такие люди в последние годы Кате встречались редко, особенно после того, как она сошлась со Шнайдером. Среди бизнесменов, людей, в общем-то, волевых, редко высказывали вслух свои истинные мысли, желания. Там вес человека определялся толщиной его кошелька, суммой на банковских счетах. Там тоже жили далеко не ангелы, но то был цивилизованный мир, а здесь, в России, еще царил каменный век, когда люди выясняли отношения с помощью каменных топоров и дубин, когда сила, наглость и жестокость вполне могли справиться с законом.

«Нет, вмешиваться я не стану», – подумала женщина.

Но любопытство – великая сила. Она не ушла, а осталась стоять в коридоре, заглядывая через круглое стеклянное окошко в предоперационный зал.

Грязнов прямо в пальто присел на блестящий, сделанный из нержавеющей стали стол и смотрел на Комбата.

– Рублев… – губы его растянулись в улыбке, вроде бы и сентиментальной, какая появляется, стоит человеку вспомнить о далеком прошлом, но в то же время предельно жестокой. – Случайных встреч на этой земле не бывает, Борис Иванович.

Грязнов говорил вслух, к немалому удивлению своих подручных Коляна и Толяна. Обычно своими рассуждениями с ними шеф никогда не делился, предпочитая произносить лишь приказы, теперь же он даже чем-то напоминал размечтавшегося старика, который вспоминает времена собственной молодости, когда и небо было более синим, и вода более мокрой, а женщины помоложе и покрасивее.

– Рублев… Вот же, кто бы мог подумать!

Комбат все еще не пришел в себя, хотя уже и подавал признаки жизни.

– Врачей позвать? – предложил Колян, поняв, что Грязнову важно оставить пленника в живых.

– Нет, – коротко хохотнув, ответил Грязнов, продолжая неотрывно смотреть на Комбата.

– Сдохнет же!

– Этот не сдохнет, в нем девять жизней, а то и больше, скрыто. Дает же Бог некоторым!

А в это время хирург бегал по корпусу, пытаясь отыскать главного врача, чтобы пожаловаться на действия Грязнова, нарушившего порядок в святая святых лечебницы – в подземной клинике. Но, как назло, никто его не видел, никому Марат Иванович Хазаров не попадался на глаза вот уже в течение пары часов, хотя его машина и стояла у крыльца, а на выезде сказали, что он не покидал территорию лечебницы.

– Черт знает что такое! – ругался хирург, привыкший к идеальному порядку в клинике. – В клинике бойня, чужие, а он и ухом не поведет, словно вокруг тишина да благодать!

В помещение ему возвращаться не хотелось, в память врезался пристальный взгляд Грязнова. И хоть его помощь могла потребоваться внизу, хирург уселся в приемной, решив ждать до победного конца. Руки его тряслись, мысли путались, не помогли их собрать и иллюстрированные журналы.

Хирург листал одну страницу за другой, и если картинки он еще как-то воспринимал, то текст проходил мимо его сознания. Временами по коридору кто-то проходил, но каждый раз – мимо, и с каждой минутой ожидания хирург казался самому себе никчемнее и никчемнее.

Он, классный специалист, наверное, один из сотни ведущих во всем мире, конечно по своей специальности, не мог восстановить порядок, не мог обеспечить своему пациенту покой и стерильность.

– Гориллы! Громилы! – шептал он, вспоминая Грязнова и его подручных.

И если Колян с Толяном годились еще на роль обезьян, то Грязнов, хирург это чувствовал, из другой породы. Этот человек умел не только бить и крушить, но умел и думать – довольно редкое сочетание. Обычно Бог дает или ум, или силу, а если уж человеку дано и то и другое, да к этому прибавилась уже собственная беспринципность и полное отсутствие страха, то лучше всего не попадаться у него на пути.

Главврач Хазаров в это время находился в так называемом «детском корпусе», небольшом двухэтажном здании на самой окраине городка. Когда-то тут размещался караул, потому территория возле него была обнесена забором и хорошо просматривалась.

Рядом имелась небольшая спортивная площадка, где раньше проводили развод, сохранились и толстые деревянные щиты, возле которых солдаты заряжали автоматы. Кое-где, замазанные толстым слоем краски, виднелись пулевые отверстия, уставшие бойцы иногда машинально передергивали затвор и осуществляли контрольный спуск заряженного автомата. Входить сюда имели право только люди из обслуги детского корпуса, Грязнов да сам главврач. Ни одного из сумасшедших сюда на пушечный выстрел не подпускали.

Территория детского корпуса была словно островком из другого мира: идеальная ухоженность, даже какая-то домашность. Несмотря на позднюю осень, повсюду виднелись цветы.

Марат Иванович в белом халате, надетом поверх тонкого суконного пальто, прошел по узкой дорожке мимо благоухающих кустов шиповника и оказался у невысокой железной калитки, сваренной из арматурных прутьев и покрашенной блестящим битумным лаком. Выход и вход тут жестко контролировались, хотя охранника и не было видно, он наблюдал за дорожкой из деревянной беседки, стоявшей чуть подальше, на горке.