Книга Лучшие истории любви XX века - Елена Прокофьева

– А вот, товарищи, вы всю жизнь охать будете: «При нас-де жил гениальный поэт Маяковский, а мы, бедные, никогда не слышали, как он свои замечательные стихи читал». И мне, товарищи, стало очень вас жаль…

Кто-то крикнул:

– Напрасно! Мы не собираемся охать, – зал истово захохотал…

– Мне что-то разговаривать с вами больше не хочется. Буду сегодня только стихи читать…

И стал хрипло читать: «Уважаемые товарищи потомки! Роясь в сегодняшнем окаменевшем говне, Наших дней изучая потемки, вы, возможно, спросите и обо мне…»

– Правильно! В этом случае обязательно спросим! – кинул реплику другой голос…

Маяковский славился остротой и находчивостью в полемике. Но тут, казалось, ему не захотелось быть находчивым и острым. Еще больше нахмуря брови, он продолжал: «Профессор, снимите очки-велосипед! Я сам расскажу о времени и о себе. Я, ассенизатор и водовоз…»

– Правильно! Ассенизатор!

Маяковский выпятил грудь, боево, по старой привычке, засунул руки в карманы, но читать стал суше, монотонней, быстрей. В рядах переговаривались. Кто-то похрапывал, притворяясь спящим. А когда Маяковский произнес: «Умри, мой стих…» – толстощекий студент с бородкой нагло гаркнул:

– Уже подох! Подох!..»

Домой Маяковский вернулся совершенно разбитым. Последующие дни ходил мрачный, погруженный в себя. Видимо, он уже обдумывал самоубийство. Во всяком случае, предсмертную записку он написал 12 апреля, а потом прожил еще два дня.

«Всем

В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил. Мама, сестры и товарищи, простите – это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет. Лиля – люби меня.

Товарищ правительство, моя семья – это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская. Если ты устроишь им сносную жизнь – спасибо.

Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся.

Как говорят —

«инцидент исперчен»,

любовная лодка

разбилась о быт.

Я с жизнью в расчете

и не к чему перечень

взаимных болей,

бед

и обид.

Счастливо оставаться.

Владимир Маяковский.

12/IV-30 г. Товарищи Вапповцы, не считайте меня малодушным. Сериозно – ничего не поделаешь. Привет. Ермилову скажите, что жаль – снял лозунг, надо бы доругаться. В столе у меня 2000 руб. – внесите в налог. Остальное получите с Гиза. В. М.»

Знаменитое это письмо выглядит пугающе несерьезным. Словно писал ребенок, желающий «умереть всем назло», а потом из гроба посмотреть, как эти «все» будут плакать. Он даже хотел «доругаться» – словно надеялся, что после самоубийства воскреснет.

Лиля Брик. Рига. 1921 год.

Суицидальные настроения у Владимира Владимировича случались и раньше. Еще в 1915 году в стихотворении «Страсти Маяковского» он писал: «А сердце рвется к выстрелу, а горло бредит бритвою. В бессвязный бред о демоне растет моя тоска. Идет за мной, к воде манит, ведет на крыши скат…» Но прежде рядом с ним всегда находился кто-то, кто мог его остановить. Сначала – мама. Потом – Бурлюк. Потом – Лиля…

13 апреля Маяковский присутствовал на домашней вечеринке у Валентина Катаева. Вел себя непривычно, казался притихшим, пришибленным. Катаев решил, что Владимир Владимирович снова болен, и предложил ему остаться заночевать. Маяковский отказался.

На вечеринку пришла и Вероника Полонская. Катаев позже вспоминал: «…глаза были устремлены через стол на Нору Полонскую – самое последнее его увлечение, – совсем молоденькую, прелестную, белокурую, с ямочками на розовых щеках, в вязаной тесной кофточке с короткими рукавчиками, что придавало ей вид скорее юной спортсменки… чем артистки Художественного театра вспомогательного состава… С немного испуганной улыбкой она писала на картонках, выломанных из конфетной коробки, ответы на записки Маяковского, которые он жестом игрока в рулетку время от времени бросал ей через стол… Картонные квадратики летали через стол над миской с вареньем туда и обратно. Наконец конфетная коробка была уничтожена. Тогда Маяковский и Нора ушли в мою комнату. Отрывая клочки бумаги от чего попало, они продолжали стремительную переписку, похожую на смертельную молчаливую дуэль. Он требовал. Она не соглашалась. Она требовала – он не соглашался. Вечная любовная дуэль. Впервые я видел влюбленного Маяковского. Влюбленного явно, открыто, страстно. Во всяком случае, тогда мне казалось, что он влюблен. А может быть, он был просто болен и уже не владел своим сознанием…».

Сама Вероника Полонская рассказывала, что поэт в тот вечер был с ней груб, проявлял несдержанность и ревность.

Наутро он заехал за ней – отвезти ее на репетицию в театр. Но вместо театра они отправились к нему домой, в комнату на Лубянке, где выяснение отношений продолжилось. Полонская вспоминала: «Владимир Владимирович быстро заходил по комнате. Почти бегал. Требовал, чтоб я с этой же минуты осталась с ним здесь, в этой комнате. Ждать квартиры нелепость, говорил он. Я должна бросить театр немедленно же. Сегодня же на репетицию мне идти не нужно. Он сам зайдет в театр и скажет, что я больше не приду. Я ответила, что люблю его, буду с ним, но не могу остаться здесь сейчас. Я по-человечески люблю и уважаю мужа и не могу поступить с ним так. И театра я не брошу и никогда не смогла бы бросить… Вот и на репетицию я должна и обязана пойти, и я пойду на репетицию, потом домой, скажу все… и вечером перееду к нему совсем. Владимир Владимирович был не согласен с этим. Он продолжал настаивать на том, чтобы все было немедленно или совсем ничего не надо. Еще раз я ответила, что не могу так…»

Попрощался он с ней неожиданно нежно. Но проводить отказался. Дал 20 рублей на такси. Но Вероника успела пройти всего несколько шагов до парадной двери, когда прозвучал выстрел.

«У меня подкосились ноги, я закричала и металась по коридору. Не могла заставить себя войти. Мне казалось, что прошло очень много времени, пока я решилась войти. Но очевидно, я вошла через мгновенье: в комнате еще стояло облачко дыма от выстрела. Владимир Владимирович лежал на ковре, раскинув руки. На груди его было крошечное кровавое пятнышко. Я помню, что бросилась к нему и только повторяла бесконечно:

– Что вы сделали? Что вы сделали?

Глаза у него были открыты, он смотрел прямо на меня и все силился приподнять голову. Казалось, он хотел что-то сказать, но глаза были уже неживые…»

Маяковский выстрелил себе в область сердца. «Скорая» приехала моментально, но поэт был уже мертв.

15 апреля 1930 года в газетах появилось сообщение: «Вчера, 14 апреля, в 10 часов 15 минут утра в своем рабочем кабинете (Лубянский проезд, 3) покончил жизнь самоубийством поэт Владимир Маяковский. Как сообщил нашему сотруднику следователь тов. Сырцов, предварительные данные следствия указывают, что самоубийство вызвано причинами чисто личного порядка, не имеющими ничего общего с общественной и литературной деятельностью поэта. Самоубийству предшествовала длительная болезнь, после которой поэт еще не совсем поправился».