Книга Змей из райского сада - Елена Ларина

Хотя ее настоящий телефон у меня и был записан, оставлять его Мишутину я не собиралась. В книжку я смотрела с другой целью. Я хотела рассмотреть, какие ошибки я могла бы допустить при переписывании этого длинного номера на мишутинский листик. Ну вот, конечно! Ноль и девятку я, когда тороплюсь, пишу очень похоже. Так и напишем. Вряд ли он будет ей звонить. А позвонит, так не туда попадет.

Утром я уже была на вокзале Гар де л’Эст. До Лиона нужно было ехать всего часа четыре. А там рукой подать. Между Лионом и Женевой находилась знаменитая гора Монблан, на которой был расположен городок Шамони. На эту вершину я и стремилась.

* * *

Без особых проблем я нашла отель, в котором остановилась наша сборная. В громадном холле торжественными рядами висели все европейские флаги. Сама я предпочла бы какую-нибудь маленькую гостиницу на узенькой сказочной улочке Шамони. Да так, чтобы в окно видны были горы. Но пришлось снять номер в этом современном зеркальном здании. Я решила, что выхаживать и искать господина Всеволода Невелева сама я пока что не буду. Я просто оставила у портье записку на его имя — мсье Нэвэлев с ударением на последнем слоге, так его фамилию произносили во Франции. Написала на ней свое имя и номер, в котором остановилась. Разве этого не достаточно для того, кто захочет отозваться?

Я прогулялась по городку. И надолго застыла при виде вершин сумасшедшей красоты. Они были как белые кучевые облака. И странно было, что они никуда не уплывают, а бросили якорь и стоят на месте. В отель я вернулась, когда уже начало темнеть.

Я вышла из-за поворота, рассовывая по карманам ключи от номера, кредитную карту и какие-то гостиничные визитки.

Мы столкнулись с ним прямо в коридоре.

Я остановилась, как будто меня выдернули из розетки. Я и предположить не могла, что так его испугаюсь. Оттого, что наша с ним встреча случилась так внезапно, меня чуть не парализовало. Ноги стали ватными.

Столько раз я видела это в запрещенных самой себе снах. И вот… Он стоял передо мной высокий и неприступный, как скала. Под глазами, спокойными как у сытого хищника, залегли тени.

— Ты хотела мне что-то сказать? — в голосе его не было даже элементарного любопытства. Тон ровный, даже равнодушный. Незаинтересованность во взгляде.

— Нет. Я просто хотела тебя увидеть. Говорить не о чем, — я мстительно вернула ему давнишнюю фразу.

— Увидела? — спросил он холодно. — Удовлетворена?

— Нет. — Я не могла позволить себе разреветься. — Не увидела. Я увидела кого-то другого. Но я с ним не знакома.

Он помолчал. Скользнул взглядом по моим блондинистым волосам.

Легко оторвался от меня и посмотрел в другую сторону, туда, где у лифта стояли какие-то люди. Достал из кармана свой ключ, взял за колечко двумя пальцами, позвякал им машинально, крепко сжал в ладони.

— А меня уже давно нет, — уголок рта нервно дернулся. — Ты даже знаешь, когда меня не стало.

— Думаешь, я есть? — прошептала я, глядя прямо ему в глаза, ставшие от загара еще светлее.

Сколько раз я купалась в их солнечном тепле. Тонула и вязла в них по самые уши. Сейчас утонуть в них было уже невозможно, потому что они замерзли. И теперь меня в себя не пускали.

Он ничего не ответил. Ему было не до бесед. Не хотелось бередить раны. Я почувствовала, что он собирается уйти. Значит, мне надо было уходить первой.

Я повернулась и пошла по коридору.

Я готова была поклясться, что он и не посмотрел мне вслед, а сосредоточенно направился туда, куда ему было надо. Потом я побежала и быстро завернула за угол. Каблуки мои не стучали по мягкому ковру. Открыла номер ключом. Толкнула дверь. Зашла в темноту. Свет включать не стала.

Зрела какая-то катастрофа. Давило грудь и сжимало горло. Наверное, мне нужно было помчаться в горы и там среди горного эха попробовать проорать свою боль. Выпустить ее из себя в первобытном крике. Но до гор еще надо было добраться. А поэтому я треснула кулаками о стену. Стало больно, но совсем не так, чтобы заорать. Я треснула посильней. Крик получился жалким, как у осипшей вороны. Видимо, следующей в ход пойдет голова.

Но кто-то неслышно возник в темноте, оторвал мои руки от стенки и властно привлек к себе. Сильно погладил ладонью мою голову, притянув ее к своему плечу. Медленно начал перебирать мои волосы пальцами. Я вдохнула знакомый до боли запах, и голова моя закружилась. Все, что я старалась забыть, все, по чему я смертельно тосковала, воскресло в одну секунду… Стало еще хуже. Мне почудилась, что сейчас я наконец умру. Дыхание перехватило так, что в пору было вызывать «скорую помощь».

Где была моя голова? Почему я не сумела найти его раньше. Все в моей жизни было бы по-другому…

— Что же ты наделал, Кузнечик? — в тихом голосе его было столько боли. И эхом откликнулись на его слова все мои бессонные ночи.

— Зачем… ты со мной… так? — Слезы, которые я давила в себе больше года, решили задушить меня в отместку именно теперь. Но вместо того чтобы течь из глаз, волной цунами застряли в горле.

— Дуреха ты, дуреха… — прошептал он, прижав мою голову подбородком.

— Зачем так? Скажи! — я подняла голову. Но так и не увидела в темноте его лица.

— Да как? Родной мой! Как? — отчаянно спросил он, тоже пытаясь разглядеть мои глаза.

— Жестоко… Тогда…

— Неужели ты действительно думаешь… Я бы пальцем тебя не тронул… — он тяжко вздохнул. — В том клубе… Знаешь, мне было не очень… Я хотел, чтобы ты почувствовала хоть что-то похожее. Чтобы обо всем хорошенько подумала. Ночь перед казнью… Все видится по-другому. — Он помолчал. — Утром ты бы попала под амнистию.

Оказывается, все могло быть иначе. И для этого нужно было совсем немного. Остаться и ждать. Моральная казнь… Да, гуманное у него королевство. Нечего сказать. Макаренко чертов… Сухомлинский…

— Если б ты осталась, я понял бы, что для тебя важнее. А ты, — сказал он с горечью, — сбежала. Значит, ты недостаточно мне доверяла… Вот и все.

Это я-то недостаточно ему доверяла? Как же он ошибается. Я доверяла ему безгранично. Именно поэтому и ушла, спасая свою независимость и свободу.

Ушла, и продлила свою ночь перед казнью на целый год. Ушла, потому что мне пугающе сильно захотелось остаться.

— Ты патологически свободолюбива. Но знаешь, это хорошо, что ты такая. Я ведь сам всегда тебе говорил — надо бороться. И твой несчастный стриптиз, и побег — все это твоя борьба. Что ж я могу поделать, если меня в расчет ты не принимаешь. Значит, такая у нас любовь…

— А у нас разве любовь? — осторожно переспросила я.

— А что же это тогда такое? — сказал он и взял мое лицо в ладони.

Но любовь у нас с ним была в этот раз то ли горькая, то ли соленая. Хлесткая. Жгучая. Больная. С укусами и шипением. Со слезами и ахами.