Книга Судьба артиллерийского разведчика. Дивизия прорыва. От Белоруссии до Эльбы - Владилен Орлов

Наступил апрель, я шел на поправку, уже мог немного ходить, правда, прихрамывая. Боль почти прошла, скоро выписка, и пора возвращаться к своим в часть. Кругом все говорило о подготовке наступления на Берлин. Мимо проезжала масса техники. Такого скопления разного рода войск мне еще не приходилось видеть. Было ясно, что готовится мощное последнее наступление. От приезжавших шоферов узнал, что наш полк уже на плацдарме, оборудует позиции. Немцы ожесточенно обстреливали переправу через Одер. На днях там был убит командира нашего полка подполковник Островский, которого многие офицеры считали лучшим из всех командиров, побывавших на этом посту. Большая потеря.

Вскоре, за два или три дня до начала Берлинской операции, нашу медсанроту перебросили из города в полевые условия, ближе к плацдарму. Вновь мы разместились в огромных палатках, которые заполнили множеством пустых коек. Готовились к приему раненых. Разместились не в лесу, как обычно, а на довольно открытом месте. Значит, вот-вот начнется наступление, скорее всего, последнее, поскольку союзники неудержимо двигаются с запада. Выписали почти всех ходячих, а тяжелораненых увезли в тыл еще раньше. В палатках насчитывались единицы, в том числе и я из-за еще гноящейся раны.

Невдалеке был огромный полевой аэродром, над которым непрерывно барражировали истребители, не давая приблизиться авиации противника. Тем самым они прикрывали и наше расположение. В первый же день прибытия на новое место мы наблюдали, прямо над головами, несколько воздушных боев. Вот из-за облаков вынырнули два немецких «мессера» и на невиданной скорости зашли в хвост нашим истребителям. Треск авиапушек, и один наш истребитель был сбит и рухнул вниз. Второму удалось увернуться. Он вместе с другими самолетами ринулся догонять противника, но те так же мгновенно исчезли. Вскоре мы узнали, что это были новые реактивные самолеты противника, которых у нас еще не было. Догнать и сбить его на наших «яках» было невозможно, разве с трудом увернуться при его атаке. К счастью, таких истребителей было мало, десяток или чуть больше, и повлиять на воздушное господство нашей авиации они уже не могли. Война кончалась.

Вечер 17 апреля. Кто-то крикнул: «Началось!», и я, вслед за еще оставшимися ранеными, проковылял на улицу. Зрелище, которое я впервые увидел, завораживало. С аэродрома один за другим с интервалами в полминуты, может, меньше, один за другим взлетали, казалось, выстреливались истребители, а затем, чуть реже, штурмовики и бомбардировщики. Они, делая круг над аэродромом, выстраивались в гигантскую, всевозрастающую спираль. Десятки, а затем больше сотни самолетов кружилось в воздухе. На Берлин! Значит, завтра наступление, а это начиналась авиационная подготовка. Уже темнело, когда эта армада двинулась в направлении Берлина, за ней другая. Через некоторое время послышались глухие разрывы бомб и отдаленное, еле слышное, тарахтение немецких зениток.

Спал я тревожно и при первых звуках начавшейся 18 апреля, еще до рассвета, артподготовки вышел наружу. На горизонте были видны отблески канонады. Значит, скоро выпишут в часть. Как там наши ребята? В успехе сомнений не было, но все же…

На другой день стали поступать раненые, а 25 апреля меня выписали в часть «на амбулаторное лечение», поскольку рана не совсем зажила. На попутке я доехал до штаба полка, кажется, сдал свои документы или просто отметился и хотел добраться до своей батареи. Однако, якобы из-за раны, несмотря на мой протест (очень хотелось добраться до своих ребят), меня тут же снарядили сопровождать бензовоз (один разок съездишь, больше некому). Наш полк уже вошел в прорыв на правом фланге и, не встречая сопротивления, двигался вместе с танкистами в обход Берлина навстречу частям 1-го Украинского фронта, замыкая кольцо вокруг города. Срочно требовался бензин, и я, взяв протянутый мне временно карабин (автомат был в батарее), с неохотой водрузился на узкую боковую площадку бензовоза с хлипкими проволочными перилами. Тотчас мы направились на базу, без какого-либо сопровождения, обязательного в таких условиях. Помимо меня в кабинке были шофер и офицер-снабженец, и мы представляли хорошую одиночную цель, практически беззащитную. Но настроение было беспечное, непонятное ощущение безопасности. Авось не наткнемся на противника в царящей кругом суматохе. Бензовоз почти без задержки мчался с включенными фарами по отличной дороге, проезжая мимо двигавшихся туда-сюда частей, поселков с притушенными огнями, пустых перелесков. Мне было довольно холодно от бежавшего навстречу ветра, и я жаждал конца поездки, чтобы согреться. Вот и «пункт питания», площадка перед домом, заваленная ящиками с боеприпасами, продуктами и прочим скарбом. В стороне цистерны с бензином. Заправились быстро и вернулись без происшествий. Я отдал карабин и ушел в свою батарею.

Весь полк, вся бригада только что встретились с передовыми частями 1-го Украинского фронта и замкнули кольцо вокруг Берлина в районе Потсдама. В батарее меня встретили хорошо. Тут же дали банку консервов и круглую плитку шоколада и рассказали новости. Прорыв прошел хорошо, почти без потерь. Рассказали, что наш полк двигался с танковой армией в обход Берлина почти без сопротивления. Более того, в одном городе (Науэн или Кетцен) к движущейся колонне вышел парламентер с белым флагом и сказал, что гарнизон по приказу(!) своего командира сдается, все оружие сложено на ближайшей площади. Наконец-то стали появляться разумные командиры, понимающие всю бессмысленность сопротивления и напрасных жертв. Появились и солдатские трофеи, взятые пару дней назад на брошенном огромном немецком складе, захваченном при наступлении. Ящик консервов, ящик шоколада на взвод, кое-какое барахло из одежды и, конечно, водка (шнапс). Шнапс оказался отличной водкой. Его налили в бочку из-под бензина, которую тщательно отполоскали (другой емкости не было). Дали мне, но я, слегка пригубив, отказался. Уж очень отдает бензином, хотя вкус приятный, анисовый, мягкий, не то что спирт.

При окружении Берлина нас поразило поведение немецких детей. Они выбегали из-за придорожных деревьев или кустов к остановившимся машинам и начинали петь на русском языке(!) наши песни, «Катюшу», другие и даже «Интернационал», тогдашний гимн СССР(!). Наши солдаты бросали им с машин шоколад, консервы, а то и хлеб. Они хватали добычу и убегали обратно, скрываясь в придорожных зарослях. Безусловно, их направляли взрослые, столкнувшиеся с голодом и отчаявшиеся получить где-либо провиант для поддержания жизни. Очевидно, это были люди, растерявшиеся в обрушившихся на них событиях, полностью разуверившиеся в гитлеровском режиме и испытывающие полный крах жизненных устоев. Это были те, кто надеялся на милость победителей, как ни страшно их представляла гитлеровская пропаганда.

Все шло хорошо, но вчера нашу батарею постигли тяжелые потери. На передовых позициях под Потсдамом разорвавшимся крупным снарядом тяжело ранило комбата Бойко и командира нашего взвода управления Соболева. Их быстро отправили в госпиталь, но было непонятно, выживут ли они. Этим же снарядом убило и ранило еще несколько человек, в т. ч. разведчика Рыся. Трагедия произошла из-за охватившей всех эйфории победы и возникшей беспечности. Они сидели на солнышке под защитой стены здания, обращенного к немцам, с полным ощущением безопасности и, ввиду временной передышки, играли в карты. Немцы молчали, боясь вызвать немедленный огонь на себя. Но шла пристрелка нашей дальней (тяжелой) артиллерии, и рядом из-за недолета разорвался наш(!) снаряд. Ведь было известно, что во время пристрелки надо быть в укрытии. Получилось досадно, бессмысленно, но сколько было таких бессмысленных, обидных потерь!