Книга Семейные драмы российских монархов - Александр Музафаров

Возможна и ещё одна версия, объясняющая решение наследника. Увидев раскрытую перед ним Паленом картину масштабного заговора и убедившись, что остановить его невозможно, Александр решает присоединиться к заговорщикам, действуя по принципу «Не можешь остановить — возглавь» и намереваясь в ходе задуманного переворота осуществить свой собственный план, который бы позволил ему ликвидировать заговор, пусть и пожертвовав фигурой отца. Эта версия как будто объясняет многое — и сам факт участия наследника в заговоре, и формы этого участия, и его поведение после прихода к власти, в том числе достаточно быструю, хотя и гуманную расправу с лидерами переворота. Но против этой версии работает один весьма существенный аргумент — как бы ни был могуч заговор, в момент, когда цесаревич узнал о нём, он имел все возможности, чтобы пресечь оный.

Как уже упоминалось выше, достоверно описать ход заговора и роль в нём наследника весьма сложно. Поэтому немного нарушим хронологический принцип нашего повествования и рассмотрим устоявшуюся в исторической науке версию истории заговора. А потом, опираясь на известные нам факты, попытаемся реконструировать предшествующие события.

Итак, граф Пален, заручившись согласием наследника, приступил к реализации своего плана. Ему были необходимы помощники, и он добился от императора возвращения из опалы братьев Зубовых и генерала Беннигсена.

Биография Леонтия Леонтьевича Беннигсена сильно напоминает биографию самого Палена. Родился в 1745 году в Ганновере. В качестве офицера ганноверской армии участвует в Семилетней войне. В 1773-м — поступает на русскую службу в чине премьер-майора. Участвует в Русско-турецкой и Русско-польской войнах. В 1794-м — через двадцать лет напряжённой службы — получает первый генеральский чин, в 1798-м производится в генерал-лейтенанты, а в 1799-м увольняется со службы и впадает в немилость у Павла.

Перед нами — очередной профессиональный воин, получивший чины и ордена на полях сражений, вдали от придворных сфер. Пален знал Беннигсена по совместной службе и поддерживал с ним дружеские отношения. Роль опального генерала в заговоре понятна — он твёрдой рукой боевого генерала должен руководить группой не имеющих никакого боевого опыта гвардейских офицеров.

Менее понятно, зачем Палену понадобились Зубовы. Генерал Ланжерон, комментируя в своих записках решение главы заговора привлечь к нему Зубовых, отмечает, что только один из братьев, Валериан, обладал должной энергией и решительностью, а от остальных проку было весьма мало. Из историков попытался рассмотреть эту проблему Н.Я. Эйдельман, выдвинувший два объяснения.

С одной стороны, по мнению историка, Пален был связан с кланом Зубовых ещё во времена их придворного доминирования в последние годы царствования Екатерины II, доказательством чего служат доверительные письма генерала и прошения по разным делам, найденные в архиве Платона Зубова.

С другой стороны, Эйдельман полагает, что «дело было прежде всего в имени, в клане. Слишком много значил князь Зубов прежде; денежные, дружеские, феодально-патриархальные связи семьи Зубовых дополнялись и самим фактом возможного появления в заговоре братьев Зубовых, важных генералов, известных многим солдатам, — к тому же высоких, видных, зычных».

Однако оба аргумента не выглядят убедительными. Возвышение Зубовых началось с попадания Платона Александровича в фавор к императрице Екатерине в 1789 году. При этом к государственным делам новый фаворит смог подобраться лишь после смерти князя Потёмкина в 1791-м. К этому времени карьера Палена была уже во многом сделана. Безусловно, он должен был поддерживать переписку и даже заискивать перед временщиком, но так вынуждены были поступать и другие военные и государственные деятели империи.

Историки обоснованно считают Платона Зубова одним из наименее умных и талантливых фаворитов Екатерины. Не блистали умом и прочими достоинствами и его братья. Род Зубовых, хотя и достаточно старинного происхождения, не принадлежал тем не менее к русской родовой знати. Свои графские и княжеские титулы они получили лишь в последнее десятилетии XVIII века. Поэтому говорить о каких-то обширных «феодально-патриархальных» связях Зубовых не приходится.

Ещё менее влияния имели Зубовы на солдат и офицеров гвардии, тем более что, как уже отмечалось выше, и офицерский, и солдатский составы гвардейских полков в значительной степени обновились по сравнению с екатерининскими временами.

Но граф Пален именно братьям Зубовым отводил в своём плане весьма заметную роль, о которой будет сказано чуть ниже.

После возвращения Зубовых в Петербург началась вербовка рядовых участников заговора — гвардейских офицеров. Вовлечённые в заговор генералы Талызин, Ушаков, Депрерадович устраивают у себя обеды, рауты, ужины, на которых исподволь ведут беседы с приглашёнными офицерами своих полков. В заговор посвящают далеко не всякого. Только того, кому командиры имеют склонность доверять. Точное число набранных таким образом заговорщиков неизвестно — списков, естественно, никто не составлял, а ситуация после переворота не способствовала откровениям. По оценкам историков, число участников заговора составляло от 80 до 240 человек.

Слухи о заговоре распространялись по городу, полиция начала что-то подозревать, но ничего конкретного не узнала. Во-первых, потому, что организаторы переворота подбирали кандидатов в заговорщики с большой осмотрительностью. Во-вторых, потому, что сама структура полиции пребывала ещё в зачаточном состоянии и не имела возможности вести розыскную работу в такой замкнутой и спаянной касте, как гвардейское офицерство. В-третьих, полиция подчинялась военному губернатору Петербурга, то есть всё тому же Палену. Занимая такой пост, он надёжно перекрывал большую часть каналов, по которым информация могла дойти до государя.

Потом мемуаристы и историки будут искать в случайно обронённых Павлом фразах подтверждение тому, что информация всё-таки дошла до царя, и он готовился встретить изменников во всеоружии. Начало этому мифу положил сам Пален, который в нескольких близких по смыслу, но различающихся в деталях версиях передал разговор, будто бы бывший у него с Павлом за несколько дней до развязки:

«7 марта я вошёл в кабинет Павла в семь часов утра, чтобы подать ему, по обыкновению, рапорт о состоянии столицы. Я застаю его озабоченным, серьёзным; он запирает дверь и молча смотрит на меня в упор минуты с две и говорит наконец: „Г. фон Пален! Вы были здесь в 1762 году?“ — „Да, ваше величество“. — „Были вы здесь?“ — „Да, ваше величество, но что вам угодно этим сказать?“ — „Вы участвовали в заговоре, лишившем моего отца престола и жизни?“ — „Ваше величество, я был свидетелем переворота, а не действующим лицом, я был очень молод, я служил в низших офицерских чинах в конном полку. Я ехал на лошади со своим полком, ничего не подозревая, что происходит; но почему, ваше величество, задаёте вы мне подобный вопрос?“ — „Почему? Вот почему: потому что хотят повторить 1762 год“.

Я затрепетал при этих словах, но тотчас же оправился и отвечал: „Да, ваше величество, хотят! Я это знаю и участвую в заговоре“. — „Как! Вы это знаете и участвуете в заговоре? Что вы мне говорите!“ — „Сущую правду, ваше величество, я участвую в нём и должен сделать вид, что участвую ввиду моей должности, ибо как мог бы я узнать, что намерены они делать, если не притворюсь, что хочу способствовать их замыслам? Но не беспокойтесь — вам нечего бояться: я держу в руках все нити заговора, и скоро всё станет вам известно. Не старайтесь проводить сравнений между вашими опасностями и опасностями, угрожавшими вашему отцу. Он был иностранец, а вы русский; он ненавидел русских, презирал их и удалял от себя; а вы любите их, уважаете и пользуетесь их любовью; он не был коронован, а вы коронованы; он раздражил и даже ожесточил против себя гвардию, а вам она преданна. Он преследовал духовенство, а вы почитаете его; в его время не было никакой полиции в Петербурге, а нынче она так усовершенствована, что не делается ни шага, не говорится ни слова помимо моего ведома; каковы бы ни были намерения императрицы, она не обладает ни гениальностью, ни умом вашей матери; у неё двадцатилетние дети, а в 1762 году вам было только 7 лет“. — „Всё это правда, — отвечал он, — но, конечно, не надо дремать“».