Книга Мой муж Джон - Синтия Леннон

Не прошло и нескольких дней после публикации, как в целом ряде штатов музыку «Битлз» запретили для трансляции по радио, комментаторы выражали свой праведный гнев, значительная часть юга страны, так называемый «библейский пояс», вся, как один, ополчилась против них. Из Штатов волна гнева перекинулась в другие страны, Джон мешками получал оскорбительные письма, хотя были и такие, в которых его поддерживали. Мы складывали в одну кучу письма за, в другую — против, и Джон периодически спрашивал меня, какая из них больше. Он был изумлен, потрясен и никак не мог понять, почему такое огромное количество людей придало его словам столь большое значение.

Очень неприятно было читать предупреждения от всяких провидцев: мы получали десятки предсказаний авиакатастроф и прочих ужасных событий, но лишь одно из них оказало сильное воздействие на Джона. В отличие от других, это письмо не было пи враждебным, ни злобным; в нем просто сообщалось, что, когда он будет в Штатах, его застрелят. На гастроли Джон уезжал напуганным и мрачным. Ему и в голову не приходило, что высказывание, которое он считал справедливым, вызовет столько гнева и ненависти. Я тоже боялась, и, если бы могла, то, конечно, удержала бы его от поездки. Расставаясь, мы со слезами на глазах сжимали друг друга в объятиях, опасаясь, как бы это не стало нашим последним прощанием.

На протяжении гастролей я неотрывно следила за новостями по телевизору, периодически связывалась с офисом Брайана и говорила с Джоном по телефону при каждой возможности. В начале турне он неохотно извинился за свое высказывание. Извиняться он, вообще говоря, не умел и не любил, особенно если вины за собой не видел, но Брайан и остальные убедили его, что так будет лучше для всех.

Несмотря на скандал, билеты были раскуплены все до единого. 29 августа «Битлз» дали свой самый последний живой концерт в Кэндлстик — парке, в Сан — Франциско. День спустя Джон прилетел домой. Он чувствовал необычайное облегчение, что все закончилось, и был настолько измочален, что проспал полные двое суток.

Завершение концертной деятельности заметно облегчило ребятам жизнь, но теперь они находились в некоторой растерянности. Конечно, они будут продолжать записывать пластинки, но — что помимо этого? Каждый из них постепенно начинал развиваться в своем направлении, у всех появились собственные интересы. Ринго с удовольствием посвящал освободившееся время семье. Он тогда вообще был самым домашним из всей четверки и предпочитал компанию жены и ребенка любым развлечениям. Пол и Джордж хотели путешествовать. Пол собирался исколесить всю Африку вместе с Джейн, а Джордж отправился в Индию. Его заинтересовала индийская музыка, с тех пор как на съемках A Hard Day's Night ему в руки попался ситар. Джорджу страстно хотелось научиться играть на нем, а кроме того, познакомиться с традиционной индийской философией.

Джон, в свою очередь, дал согласие на роль в фильме How I Won the War, «Как я выиграл войну». Его очень привлекала антивоенная тема. Плюс к этому Джону понравилось сниматься в кино, и он уже начинал видеть свое будущее в этой области. Он был чрезвычайно возбужден перспективой впервые выступить в качестве полноценного актера с ролью в художественном фильме. Съемки должны были проходить в Германии и, затем, в Испании, в прибрежном городке Альмерия. Нам с Джулианом Джон обещал, что, как только съемочная группа переместится к морю, он сразу же вызовет нас к себе. Через пару недель мы вылетели в Испанию, где Джон снимал виллу с актером Майклом Кроуфордом, его женой Габриэль, их ребенком и няней.

Для роли рядового Грипвида Джону пришлось постричь свои длинные волосы. Ему также выдали круглые «бабушкины» очки, из тех, что во время и после войны продавались в бюджетных аптеках министерства здравоохранения. Последние годы Джон все пытался надевать контактные линзы, хотя бы на публике, но это оказалось не так просто. После случайной фразы Джорджа во время концерта о том, что кто — то слопал все его «мармеладки» и ему не оставил, фанаты часто бросали на сцену всякие сладости. Одна конфета довольно больно попала Джону в глаз и выбила линзу. К тому же сами контактные линзы тогда были толстыми и неудобными. Круглые очки «от Минздрава» Джону понравились, он к ним привык, а линзами решил больше не пользоваться. Так, собственно, и родился этот его «фирменный» образ.

Мне нравилось в Испании и нравилось наблюдать за съемками фильма. Однако вилла, которую мы снимали, была какой — то сырой и неопрятной. Когда Морин с Ринго сообщили, что вылетают, чтобы к нам присоединиться, у нас появился уважительный повод подыскать что — нибудь получше. Мы нашли просторную виллу с собственным бассейном. Позже выяснилось, что раньше на этом месте стоял монастырь. Переселившись, мы довольно скоро почувствовали, что, кроме нас, здесь живут еще некие непонятные существа: свет мог неожиданно выключиться, разные предметы таинственным образом исчезали, и все время чувствовалось чье — то присутствие. Мы затеяли вечеринку, чтобы как — то освоиться и обжить новое жилище, но вдруг электричество погасло, и начался сильный шторм. Пока бушевала гроза, мы собрались в большой гостиной и зажгли несколько десятков свечей. Их мягкий свет располагал к спокойствию. Кто — то затянул песню. К нему присоединились остальные, и комната наполнилась красивыми, мелодичными звуками, погружая всех присутствующих в музыкальную и духовную гармонию. Через полчаса свет снова включился, и магия исчезла, но нам уже легко верилось в то, что к пению нас подвигли монахини, некогда жившие здесь, их коллективный дух.

Фильм имел успех, роль, исполненная Джоном, была отмечена сразу в нескольких печатных изданиях. Режиссер и продюсер картины Ричард Лестер сказал, что из Леннона получится неплохой актер. Джону понравилось сниматься, но он терпеть не мог зубрить текст, и его совсем не привлекала вынужденная необходимость слоняться без дела по площадке в ожидании очередного дубля с его участием. Он решил, что музыка как искусство гораздо ближе его сердцу, и продолжал пропадать у себя в студии, в мансарде, сочиняя новые песни.

Меня радовал его творческий настрой, однако принимать наркотики Джон не прекращал и поэтому, как и раньше, часто был для меня недосягаем. Я все еще цеплялась за него прежнего и надеялась, что тот настоящий, любящий Джон скоро вернется. Однажды утром, за завтраком, он показал мне статью в газете, где рассказывалось о японской художнице Йоко Оно, сделавшей фильм, состоявший целиком из снятых крупным планом задниц: «Син, ты только посмотри. Все это, конечно, шутка, не иначе. Но, боже, что же дальше? — Мы оба расхохотались. — Безумие какое — то. У нее, наверно, крыша съехала».

Мне оставалось только согласиться с ним. Мы тогда еще ничего не смыслили в авангардном искусстве или концептуализме. Газета отправилась прямиком в мусорную корзину. К Йоко Оно мы больше не возвращались, пока как — то вечером, когда мы читали в постели, я не заметила у Джона в руках тоненькую книжку под названием «Грейпфрут». Я спросила его, что это, и он ответил: «А, да это мне та странная художница прислала». — «Я не знала, что ты с ней встречался». Джон оторвался от книги: «Да, я ходил на ее выставку. Джон Данбар позвал меня. Идиотизм полный…»

Данбар, бывший муж подруги Мика Джаггера, Марианн Фэйтфул, был нашим приятелем. Он владел художественной галереей «Индика» в центре Лондона и часто приглашал друзей на свои выставки. Ничего необычного в этом не было, и вскоре я забыла о том разговоре.