Книга Горький без грима. Тайна смерти - Вадим Баранов

«Полюбоваться», действительно, было на что! Помимо всего того, что не нуждается в комментариях, как дополнительный и в данном случае невольный удар ниже пояса прозвучал намек на слепоту Лосева…

А он, униженный и оскорбленный, спустя какой-то месяц писал жене: «Живу в общем сносно… И кто читает книгу о мифе, тот должен быть не больным, а здоровым».

Что обращает на себя внимание в суждениях Горького в первую очередь? Даже не их содержание, а тон. Это уже не критика. Это, кажется, действие по принципу «если враг не сдается, его уничтожают». «Критика» подобного рода опасна тем более, что она подразумевает невозможность самозащиты.

Дело исследователей истории русской общественной мысли 30-х годов разобраться в дальнейшем существе вопроса, погрузившись в сочинения Лосева, беря их в контексте его духовных исканий и обстоятельств развития страны в целом. Ограничусь лишь кратким комментарием к двум важнейшим моментам.

Прежде всего о роли религии в развитии общества. Последовательный атеист и поклонник Разума, Ratio, Горький выступает как яростный противник церкви, являющейся «гасительницей разума» и заставляющей все принимать на веру. Но церковь и религия — не одно и то же. И наше общество с неизбежностью пришло к тому моменту в своем развитии, когда стало ясно, что религия в известной мере выступает как средство нравственно-философского возвышения человека, укрепления его внутренней самодисциплины. Не так ли понимал значение религии и сам Горький на рубеже 900-х — 10-х годов, когда увлекался богостроительством? Ведь Бог в его представлении тогда был выразителем высших потенций человечества.

На нынешнем этапе духовного развития страны и человечества наши представления избавились от былой, во многом неизбежной и обусловленной обстоятельствами, прямолинейности и односторонности. Но именно эти-то далеко не самые сильные проявления человеческого духа все активнее утверждались в 20–30-е годы. Все сильнее начинала господствовать ее величество Схема, некий безошибочно выполненный социологический чертеж, согласно которому и надлежало строить новое.

Что касается оценок Лосевым русского народа, то их односторонность очевидна. Но и тут следовало бы брать суждения философа как часть общей системы его рассуждений, имевших явно антиказарменный, антиадминистративный характер. Может быть, спасительный адрес исцеления (религия) был и не совсем точен, но главный грех автора состоял в конце концов не в этом, а в том, что он не видел возможности возрождения лучших качеств народа в условиях нарождающейся административно-командной системы.

И все же вряд ли справедливо было бы видеть в Горьком лишь «официоза», а в Лосеве лишь «диссидента». Они не только антиподы. И если уж труд, из-за которого философ попал в опалу, назывался «Диалектикой мифа», то не станем забывать и диалектику, как категорию не только научного мышления, но и повседневного человеческого бытия. Лосев и Горький союзники в главном — в отношении к жизни, если можно так выразиться, к жизнетворчеству.

У Лосева есть работа «Об интеллигентности», и один из ее главных постулатов таков: «Интеллигентность и переделывание действительности». «Культурную значимость интеллигентности… в наиболее общей форме можно обозначить как постоянное и неуклонное стремление не созерцать, но переделывать действительность. Интеллигентность, возникающая на основе чувства общечеловеческого благоденствия, не может не видеть всех несовершенств жизни и ни в коем случае не может оставаться к ним равнодушной. Для этого интеллигенту не нужно даже много размышлять.

Интеллигентность есть в первую очередь инстинктивное чувство жизненных несовершенств и инстинктивное к ним отвращение».

Но разве это не есть то же, что горьковская проповедь действенного отношения к жизни?..

Тем огорчительнее, что жизненная концепция Горького обретала все больше того, что выражала официальная идеологическая доктрина. Нет, разумеется, Горький не превращался в прямолинейного, так сказать, «один к одному» выразителя главенствующей воли. Слишком велик он был прежде всего как личность и как художник. И все-таки идеологическое доктринерство все более сдерживало свободу движения его мысли. А мысль, лишенная свободы движения, — это уже не совсем мысль. Это уже, так сказать, мысль идеологизированная. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Величие Лосева состояло в том, что, гонимый, лишенный официального признания, он остался верен своей мысли, бережно нес ее по жизни до конца. И жизнь возблагодарила его.

Решающая роль в освобождении Лосева из заключения принадлежит прежде всего Екатерине Павловне Пешковой, а также Марии Ильиничне Ульяновой. Помогала им в подобных делах и легендарная народоволка Вера Фигнер, проведшая двадцать лет в мрачных казематах Шлиссельбургской крепости.

Горький не одобрял деятельность своей бывшей супруги — а знать о ее работе он знал: виделись они довольно часто. Екатерина Павловна при встрече с Ролланом жаловалась ему на неприязненное отношение Горького к ее работе в политическом Красном кресте. Он считал, что нельзя вмешиваться в государственные дела. «Действительно, — продолжает свою запись в дневнике Роллан, — у госпожи Пешковой связаны руки: она почти ничего не может больше сделать. В отличие от нее — Ягода по просьбе госпожи Пешковой или моей мог бы добиться смягчения наказаний; но госпожа Пешкова не может примириться с тем, что эти исключения делаются из одолжения, в то время как этого требует общечеловеческий долг… Госпожа Пешкова проводит четкое различие между тем, что делается в отношении уголовных преступников, которых перевоспитывают, — и судьбой политических заключенных, для которых не делается ничего».

Тем выше мы должны оценить деятельность Пешковой, что ее усилия не могли вызвать благоприятного отношения начальства. Да и к тому же в прошлом сама она являлась членом партии эсеров.

Нетрудно представить, в каком плане мог сложиться разговор между бывшими супругами об одном из политических — Лосеве, особенно после того, как появилась в печати статья Горького «О борьбе с природой».

ГЛАВА XVII

Надо ли охранять природу?

Итак, статья, в которой Горький критиковал Лосева, называлась «О борьбе с природой».

Сейчас повсеместно в нашей стране и во всем мире развертывается движение в защиту природы от ведомственных посягательств на нее, посягательств столь агрессивных, что отходы производства — газы, отравляющие атмосферу, сточные воды, загрязняющие реки и озера и т. д., — грозят вообще лишить человека нормальных условий существования и ставят, таким образом, вопрос о продолжении жизни на Земле…

В последние годы решительно заговорили о волюнтаристских тенденциях в статьях Горького 20–30-х годов, где он упорно твердит о «поэзии преодоления сил природы силою воли человека», о «создании новой „географии страны“»… И даже — называет человека «врагом природы, окружающей его»…

Слова «борьба с природой» звучат ныне едва ли не кощунственно, а уж «враг природы» — тем более… Кому-то память может подсказать нечто внешне созвучное: «враг народа»…