Книга Ворон. Кровавый глаз - Джайлс Кристиан

— Клянусь, я скорее буду грести до самого Асгарда, чем пройду пешком еще хоть милю! — проворчал Свейн Рыжий, растирая измученные ноги, чтобы вернуть их к жизни.

— Я напомню тебе эти слова, рыжий чурбан, в следующий раз, когда Сигурд соберет команду, чтобы плыть к чертогам богов, — неразборчиво пробормотал Улаф, с удовольствием жующий овсяный пирог с медом.

В одном мерсийском доме он нашел в печи штук десять таких вот свежих пирогов, а заодно и женщину, которая их испекла.

— Брось мне один пирог, и я дерну Отца всех за бороду, когда мы туда доберемся, — с усмешкой сказал Свейн.

Он поймал брошенный пирог и какое-то время обнюхивал его, издавая тихое урчание, которое я посчитал признаком удовлетворения. Улаф улыбнулся и покачал головой. Сделка была заключена. Свейн, похоже, остался доволен ее условиями.

Мне хотелось бы знать, испытывают ли наши пленники то же самое болезненное оцепенение, которое чувствовал я, оставляя позади пылающий Эбботсенд. Тогда я видел слезящимися от дыма глазами людей, которых знал, которые лежали на земле, растерзанные и окровавленные, а теперь наблюдал за тем, как пленники следили за нами, стиснув зубы от ненависти. Порой их глаза были наполнены страхом, в другие моменты вспыхивали огнем надежды на отмщение, словно они верили, что их бог поразит нас огненными стрелами.

Отец Эгфрит подсел к пленникам и принялся утешать Кинетрит. Я не мог разобрать его слов.

Веохстан поймал на себе мой взгляд и вдруг властно, без всякого страха заявил:

— Язычник, ослабь веревки, которыми связана Кинетрит. Они затянуты слишком сильно. Ей больно.

Я встал и подошел к пленникам. Кожа на запястьях у Кинетрит была содрана, кисти посинели от недостатка крови. Я достал нож, перерезал веревку, и девушка сразу же плюнула мне в лицо. Веохстан усмехнулся, глядя, как я вытирал слюну тыльной стороной ладони.

— Хорошая жена из нее не получится, Ворон, — предупредил Брам. — Лучше женись на своей правой руке, парень.

Глум помахал мне пальцем уцелевшей руки, скривил гримасу и пробубнил:

— Эта английская сука отрежет твой червяк, пока ты спишь. Ты проснешься с ним во рту и задохнешься.

Я был рад, что Кинетрит не понимает по-норвежски. Ведь я все еще стоял рядом с ней, и она могла до меня доплюнуть.

— Я сожалею о том, что произошло с вашими людьми, — сказал я, обращаясь только к девушке, словно Веохстана не существовало. — Этот седобородый старик мог бы вас спасти. Мы пришли только за книгой.

— Человек, о котором ты говоришь, был моим другом, — с вызовом произнес Веохстан. — Его звали Эльфвальд. Он скорее вспорол бы себе живот тупым ножом, чем позволил бы язычнику приблизиться к Евангелиям, переписанным святым Иеронимом.

— Но теперь он мертв, а книга все равно у нас, — сказал я, глядя в его черные глаза. — Эльфвальд поступил глупо.

— Будь осторожен, мальчишка, — прошипел Веохстан. — Эти путы не будут держать меня вечно.

— Но сейчас они держат на месте, — сказал я, протягивая Кинетрит ломоть хлеба. — Так что кормить тебя должна женщина.

Ненависть Веохстана была чуть ли не живым существом, извивающимся между нами.

— Ворон, поднимай их, — окликнул меня Улаф, когда по лагерю пробежал шум. — Пора трогаться в путь.

Я рывком вздернул Веохстана на ноги, и мы двинулись в темноту, стараясь как можно больше увеличить расстояние, отделяющее нас от короля Мерсии.

* * *

Вскоре мы вошли в сердце старого леса. Следующие несколько дней оказались спокойными. Асгот умолял Сигурда принести мерсийцев в жертву, но ярлу они были нужны живые, как гарантия на случай нападения Кенвульфа, вероятность чего уменьшалась с каждым нашим шагом на юг.

— Ты не почитаешь богов так, как это подобает ярлу, — жаловался Асгот.

У него в косах гремели новые маленькие белые кости, и меня тошнило при мысли, что это могут быть останки Эльхстана.

— Твой долг совершать жертвоприношения, Сигурд! Во времена твоего отца у меня на руках никогда не высыхала кровь. — Годи криво усмехнулся. — Если что-то шевелилось, то Гаральд перерезал ему горло и подносил богам.

— Да, в таком случае удивительно, что ты еще дышишь, старик, — ответил Сигурд. — Ты жужжишь мне в уши надоедливой мухой. Когда-нибудь я этого не вынесу.

— Нет, этого никогда не произойдет, — оскалился Асгот. — Ты не посмеешь поднять на меня руку, каким бы дерзким и самоуверенным ни был.

Однако в глазах старого жреца читалось сомнение, и я улыбнулся, увидев это. Ведь именно Асгот развесил плоть Эльхстана на жертвенном дубе. Только преданность Сигурду сдерживала меня, не давала срубить годи голову с плеч. Нет, не совсем так. На самом деле я боялся Асгота. Он был кровожадным старым ястребом. Если в моих мыслях Сигурд олицетворял лучшие стороны обитателей Асгарда, то годи Асгот делал осязаемыми худшие черты богов. Злоба и жестокость исходили от него мерзким зловонием.

Вечерами я слушал рассказы норвежцев про их богов. Они любили старинные предания, легенды, которые каждый рассказчик вплетал в свое повествование. Им очень нравилось проверить свое мастерство на свежем слушателе. Воины рассказывали про сражения Тора с гигантами, про коварство Локи, странствия Одина среди простых смертных и про создание девяти миров, которые держались на одном огромном ясене под названием Иггдрасил. Я никак не мог насытиться ими. Хотя эти рассказы почему-то казались мне знакомыми, напоминали полузабытые сны, я жадно впитывал каждое слово. Так пьет воду человек, одержимый неутолимой жаждой.

Еще я каждый вечер сражался, в основном с Бьорном и Бьярни, но иногда и с другими. Даже Аслак, которому я сломал нос, научил меня своим излюбленным уловкам, так что скоро я уже умел выбивать у противника щит с помощью маленького топора. Веохстан всегда внимательно наблюдал за этими схватками, вероятно выискивая мои слабые места, чтобы расправиться со мной, когда ему представится такая возможность.

Однажды утром я шел в первом ряду волчьей стаи вместе с Веохстаном и Кинетрит, весь покрытый синяками и ссадинами после вчерашнего поединка с Бьярни. Флоки Черный предупреждал Сигурда, что девушка замедлит наше продвижение. Я тогда подумал, что он, наверное, прав. Ведь Кинетрит, конечно же, была дочерью знатного человека и привыкла, что в повседневной жизни за нее по всем делам куда угодно ходит кто-то другой. Но, как выяснилось, девушка была сильной и упрямой. Она без труда выдерживала долгие переходы и, разумеется, в отличие от нас не была обременена щитом, кольчугой и оружием. Я больше не связывал ей руки, несмотря на то что Брам называл меня мягкотелым глупцом. Мне было ясно, что Кинетрит не убежит без Веохстана. Она сжимала в руке голубые цветы, сорванные на рассвете в лесу, покрытом росой. Их слабые стебли теперь были перетянуты полоской березовой коры. Мы углублялись в густой пахучий лес, куда почти никогда не проникал ни солнечный свет, ни человек.