Книга Опасные@связи - Сергей Соловьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С наилучшими пожеланиями,
М. и В.
Намек был, очевидно, на то, что «личности», населяющие Пенни, это именно маркиза и виконт, но когда я говорил с «ними», было сказано, что за литературными персонажами существовали живые люди. Мне хотелось как можно быстрее снова поговорить со студенткой. Увы, особой инициативы она пока не проявляла, а мои попытки завести беседу быстро сводились к короткому бесцветному диалогу. Я помнил о «не навреди» и не настаивал.
У Пенни был мобильный телефон, но пользовалась она им редко.
Я заметил, что она очень много времени проводит в студенческих компьютерных классах. Кроме того, я несколько раз видел ее отца, эдакого светлобородого Зевса, если бы только божественному образу не мешало намечающееся брюшко, – обычно он звонил, и затем появлялся около девяти вечера, Пенни быстро собирала вещи и они уходили.
– Ну что ж, здравствуйте снова, – в расчете на встречу, я ходил теперь в бар по нескольку раз в неделю.
– Как в прошлый раз?
– Почему бы и нет?
Я заказываю оливки и вино.
– Вы, наверное, читали письмо от…
– Читал… Вы хотите сказать, что вы – это они? То есть, помимо мисс Голдсмит, еще маркиза и виконт? Я правильно вас понимаю?
– Правильно.
– Вы не против, если мы будем писать у вас курсовую?
– На какую тему?
– Тему о распределенном интеллекте у вас уже кто-то взял…
– Другую. Об иммунитете, как необходимом условии интеллекта. Однако сформулировать лучше «о безопасности распределенных сетей».
– Я ее не предлагал.
– Но вы же можете модифицировать тему, тем более, если есть студенты, который собираются ею заниматься.
– Могу.
– Ну вот.
Похоже, вино – необходимое условие интересного разговора.
– Почему вам хочется писать на эту тему?
– Из-за них.
– Те кто в сети, они больные.
– Почему?
– В сети невозможно оставаться нормальным, там постоянные сбои, атаки. Вирусы, черви.
– Хорошо, значит, у меня, курсовую. Еще вина? – по разговору я соскучился.
– Конечно, только сегодня мы вас приглашаем.
Выражение серых глаз непроницаемо, трудно догадаться, что за мысли крутятся в голове у Пенни.
– Разумеется, я согласен, но при условии, что работу вы делаете всерьез.
– Как же может быть иначе?
– Иначе не имело бы смысла.
– У нас есть некоторые идеи.
– Например?
– Например, иммунитет определяет, что организм может ассимилировать, а что нет. Если не ассимилировать ничего, любая система, распределенная или нет, становится бездушным автоматом. И рано или поздно погибнет из-за случайных флуктуаций.
– Или из-за атак, которые не удалось отразить.
– Мы бы хотели это исследовать.
– А если возможно, помочь.
– Тем, кто остался в сети.
Третий бокал мы пили за тех, кто в сети.
Этим разговором о курсовой работе ознаменовалось наступление золотой середины наших отношений. Осень в Чикаго, кстати, в том году тоже выдалась на редкость тихая и теплая.
«ПеМаВи» – так я называл теперь про себя необычную студентку – старательно работала. Помимо встреч на занятиях, и – непредсказуемых – в баре, мы выбрали день для обсуждения курсовой.
Каждую пятницу ПеМаВи приходила ко мне в кабинет. Разумеется, как это принято в Америке, во время обсуждений дверь моего кабинета оставалась широко открытой, чтобы не давать повода для ненужных слухов и обвинений.
К моему удивлению, ПеМаВи оказалась не только старательной, но и небесталанной. По крайней мере одна из населяющих ее личностей должна была отлично программировать. Другая, а может и та же самая, обладать способностями к математике. Третья – а может две из трех или все – задавать неожиданные вопросы о поставленной задаче.
Я говорю это с некоторой иронией, скорее, впрочем, обращенной на себя самого, поскольку все это время меня не оставляли сомнения, что в этом расщеплении личности является игрой, а что вполне серьезно.
Не следует думать, что наша трудовая идиллия была совершенно безоблачной – далеко не так. В том, что касалось нашей работы и было в центре внимания – пожалуй, но мое боковое зрение, если можно так выразиться, со всех сторон отмечало угрозы.
Одна из угроз, пока неясная по своему потенциалу – постоянное присутствие где-то на периферии мистера Голдсмита.
Другая – возможное наличие интереса к Пенни со стороны ФБР. Я видел выдержки из протокола ее допроса в связи со сбоем глобальной сети. Это было давно, но ФБР, как всякая спецслужба, не забывает тех, к кому однажды проявила интерес.
Надо сказать, что в этот период я нередко разговаривал с Соловьевым по скайпу, избегая обсуждать серьезные дела по e-mail’у, который, как я знал, легко может попасть под наблюдение. Кроме того, я получал благодаря ему доступ ко все новым документам. С этой стороны моя информация постоянно пополнялась. В частности, я выяснил, что с момента последнего пребывания в психиатрической клинике дееспособность мисс Голдсмит признается ограниченной, и Улисс Грант Голдсмит является опекуном Пенни по закону, несмотря на то, что ей скоро исполнится тридцать три года.
По словам Соловьева, признаков возобновления интереса к Пенни Голдсмит со стороны спецслужб вроде бы пока не было, быть может, психиатрический диагноз послужил для нее прикрытием, но в таких делах не существует абсолютной гарантии.
Короче, следовало быть осторожным. Направляя ход курсовой, я всячески старался избегать вопросов, напрямую связанных с компьютерной безопасностью, предпочитая более абстрактное моделирование.
ПеМаВи не возражала. Как я догадался впоследствии – просто потому, что не видела смысла со мной спорить. В том многополярном виртуальном мире, в котором она большей частью существовала, она вполне могла заниматься чем угодно, не спрашивая моего согласия.
С тех пор как я получил работу в университете Де Поля и переселился на север Чикаго, я иногда гуляю в Линкольн-парке. Правда, не очень часто – на работу я езжу обычно на машине, а парк не совсем по дороге, но гулять там мне нравится. В нем есть красивые пруды, оранжерея, и с его дорожек открывается красивый вид на даунтаун – небоскребы, если глядеть из парка, напоминают причудливую горную гряду, и можно забыть, что все они кишат людьми, как термитники – термитами.
В тот день у меня были дела в администрации университета – она, как раз, находится поблизости от Линкольн-парка. Разобравшись с делами, я решил прогуляться. Был отличный день, как здесь говорят, «индейского лета» – в Америке наше «бабье лето» приходится на начало октября. Красные и золотые листья, голубое небо…