Книга Если бы я была королевой. Дневник - Мария Башкирцева

Я не могу придумать, как от нее избавиться, а значит, не все ли равно – читать или рисовать? Пожалуй, такие рассуждения звучат странно для человека, который уговаривает себя приняться за работу, не так ли? Я даже не могу сказать «тем хуже»! Беда в том, что я боюсь, как бы не пришлось потом себя ругать: «Если бы, вместо того чтобы остаться в мастерской, ты подумала о себе, то, может быть, выход бы нашелся»…

Да мало ли что может быть! Вероятно, что-то можно сделать, да я не знаю что. Видите ли, как это ни мучительно, но я все время возвращаюсь к мысли, как бы привезти сюда Башкирцева… Да, как же! Знаете, чем он занимается? Обновляет дом к нашему приезду. Нет уж, спасибо! Я там была, с меня довольно. Маменьки мои ни на что не годны, а я, хоть это с моей стороны и низость, не в силах их понукать, да и потом, это бы ни к чему не привело. Выход обычно находится, когда перестаешь искать. Как бы то ни было, живопись мне не повредит. Беда, что мне ни в чем не помогают – наоборот… Ну давай, давай, мой ангел, ищи себе оправданий, чтобы скрыть собственную глупость! Меня смущают истории такого рода: «И тогда она, с теткой, или с дочерью, или с матерью, принялась то и другое, и в конце концов их все стали принимать и тому подобное». Романы! Сказки! Ох, вы только подумайте! Пишу, думаю, изобретаю, мечтаю! А остановлюсь – и все то же безмолвие, все то же одиночество, все та же комната. Неподвижность мебели – словно вызов мне, словно издевка! Я здесь борюсь, окруженная всем этим кошмаром, – а другие в это время живут!!!

Слава? Какого черта! Выйду-ка я замуж за кого попало и стану жить, как все люди… К чему оттягивать эту развязку? Чего я жду? Г-жа Гавини[132] в две недели выдаст меня замуж за виконта или маркиза с рентой в шесть тысяч, который введет меня в любое общество. Стоит отказаться от живописи – и путь открыт. Тогда… надо ехать в Италию и там выйти замуж. Не в России же: если купить себе русского мужа, это будет ужас. Впрочем, в России мне выйти замуж было бы легко, особенно в провинции, но я не настолько глупа! В Петербурге? Что ж, захоти отец, он бы мог, наверное, устроить, чтобы мы провели зиму в Петербурге.

Значит, нынешней зимой – в Петербург! Не думаю, что так уж люблю искусство: для меня это было средство, теперь я от него откажусь… В самом деле? Ох, ничего я не знаю… Попробовать еще год? Тот срок, на который мы сняли эту квартиру? To be or not to be?[133]

Года мне мало… Зато через год будет видно, стоит ли продолжать… Вот брошу я живопись, приеду в Италию, услышу там о каких-нибудь молодых художницах и начну злиться и жалеть; а каково мне будет всякий раз, когда в Неаполе или в Петербурге при мне начнут хвалить чей-нибудь талант? И потом, мне ведь уже не на что будет рассчитывать, кроме красоты. Ну а если я не добьюсь успеха? Ведь просто нравиться людям – этого мало; нужно нравиться тому, кому хочешь.

Воскресенье, 9 марта 1879 года

Знаете, писать – это большое утешение. Бывают вещи, которые бы вас доконали, если бы вы не запечатлели их для грядущего читателя и тем самым не поделились ими с бесконечностью.

А еще, знаете, я не помню, чтобы мне когда-нибудь удалось получить сто франков без трагедий. Каждый раз, когда мне надо заплатить в мастерской, мне приходится вступать в более или менее оживленные диалоги. У нас платят по счетам, потому что с торговцами не поспоришь, но когда я прошу денег… Странные дамы: они часто подбивают меня на покупку совершенно мне ненужной шляпки… а когда я прошу триста франков заплатить Жюлиану за три месяца мастерской, мне чинят массу препятствий, словно надеются избежать платежа.

Знаете, это совершенно убийственное существование.

Я рада, что, оказывается, такой человек, как Дюма, придает значение качеству бумаги, чернил, перьев. Потому что всякий раз, когда какие-нибудь мелочи мешают мне работать, я себе говорю, что это просто лень и что у великих художников не бывает причуд… Погодите… Я понимаю, что Рафаэль в порыве вдохновения может на днище бочки изобразить свою «Мадонну в кресле». И все-таки мне кажется, что этот самый Рафаэль, чтобы написать и завершить эту самую картину, воспользовался всеми своими любимыми кистями, а если бы его заставляли работать в том месте, которое ему не по душе, он бы нервничал так же, как я, простая смертная, в мастерской Жюлиана.

Воскресенье, 16 марта 1879 года

Умер Коко[134], попал под повозку перед самым домом.

Мне сказали об этом, когда я стала звать его обедать. По сравнению с горем от потери первого Пинчо, которого мне заменяет нынешняя Пинча, теперь я уже не так убиваюсь… Но если был у вас пес, который родился в вашем доме, молодой, глупый, игривый, добрый, славный, который прыгал бы вам на грудь и глядел на вас тревожными, непонимающими глазами, совсем по-детски, – вы поймете, как меня огорчила эта утрата.

Куда попадают души собак?

Бедняга он, бедняга: маленький, длинный, белый, облезлый, на заду и на лопатках – сплошные проплешины, одно огромное ухо вечно поднято, другое болтается; словом, мне в десять раз дороже такое страшилище, чем кошмарные дорогие мопсы.

Он был похож на апокалипсического зверя или на химеру на соборе Парижской Богоматери.

Пинча как будто не заметила, что ее сына убили; правда, она снова ждет щенков. Их всех будут звать Коко или Коклико. По-моему, считается, что у собак нет души.

Но почему?

Вторник, 1 апреля 1879 года

С какой стати веселье должно быть приятнее, чем тоска? Нужно только внушить себе, что от скуки мне весело, что она меня развлекает. Весьма полезная реминисценция из «Руководства» Эпиктета[135]; однако я могла бы возразить, что впечатления наши непроизвольны; а потому, как бы ни был силен человек, первое движение его всегда будет таково, как оно есть; потом он сумеет с ним сладить, но тем не менее оно все-таки уже было. И куда естественнее будет поддаться этому первому, естественному впечатлению, уступая уже испытанному ощущению и укрепляясь в нем, чем выворачивать его наизнанку, извращать, подавлять и до тех пор калечить свои чувства, покуда не подчинишь одни другим, а вернее, покуда не устроишь из них мешанину, так что они вообще растают, и тогда уже не о чем будет и заботиться… Не жить – вот к чему я веду. Быстрее было бы… Но нет… Ведь тогда все будет кончено; я вчера об этом уже говорила; с другой стороны…