Книга Кукольник - Генри Лайон Олди

— А попроще нельзя? — взмолился Лючано. — Пси-составляющие свободы… Кошмар! Это что за зверь?

Дети глядели на него с жалостью, как на умственно отсталого. Взрослый человек, а не понимает элементарных вещей!

— Не свободы, а субъективной свободы, — поправила Джессика. — Объективную свободу человека можно ограничить внешними факторами. Например, связать. Или посадить в тюрьму. Или поставить в угол. — Она продолжала апеллировать к дядиной монографии, но последнее сравнение добавила от себя. — Эволюция помпилианцев дала им доступ к внутренней, иначе субъективной свободе человека. К свободе мыслей, желаний, стремлений, намерений, воспоминаний, чувств, свободе выбора… Ой, дальше я забыла!

Девочка очень расстроилась, но быстро нашла оправдание:

— Ну ничего, мне простительно, я еще маленькая…

— Нет, это какая-то ерунда! По-вашему выходит, «Этна» летает на энергии свободы?!

— Не по-нашему, а по-дядиному. — В точности формулировок Джессике не было равных. Она даже чуточку раскраснелась, настолько приятной оказалась разработка поставленной задачи. — И не на энергии свободы, а на процессе коллапсирования жизнеобразующих энергий при переходе их в мертвую, статичную систему менталообразов…

— И не только «Этна», но и все остальное на этом летает, — подвел итог Давид. — Я имею в виду: у помпилианцев. Летает, ездит, дает свет и так далее. Поэтому на «Этне» в ходовом отсеке сидим мы, инопланетники, а не потомственные рабы из инкубатора. Инкубаторские — с рождения «роботы», из них много не выжмешь.

Лючано мало что понял, кроме главного.

— Сколько?! За какое время человек превращается в «робота»?!

— Хорошая задача.

— Сложная.

Выражения лиц близнецов изменились едва заметно, но Лючано чувствовал: они счастливы. Пожалуй, бедная сиротка, замученная мачехой и тяжелой работой, была бы менее рада, дай ей добрая волшебница шанс поехать на бал к королю.

— Вы можете это вычислить?

— Для конкретного человека? — уточнил Давид.

— Да. Для меня.

Джессика переглянулась с братом.

— Мы попробуем, — осторожно сообщила она. — Говорю ж, мы еще маленькие.

— Нам потребуются дополнительные данные, чтобы провести расчет. Мы слишком мало о тебе знаем.

— И расчет не будет точным.

— Мы и для себя с большой погрешностью рассчитали…

— Плевать на погрешность! Сколько у вас вышло?

— При сохранении прежней интенсивности эксплуатации — одиннадцать месяцев. Плюс-минус три недели.

От бесстрастности, с какой Давид сообщил срок, оставшийся близнецам до окончательного превращения в «роботов», Лючано передернуло.

Знать бы еще, отследит ли суд на Китте через три года «либертатную деградацию» осужденного Борготты! И если отследит, то сочтет ли ее веским основанием для обвинения и последующего наказания Тумидуса…

«Не думаю, малыш, — сказал маэстро Карл, — что тебя в тот момент будут интересовать такие пустяки. Тебя вообще мало что будет интересовать, уж поверь моему слову…»

— Хорошо. Что вам нужно обо мне знать?

— В идеале все, — пожали плечами близнецы.

III

Завтрак состоял, как обычно, из кружки воды, тюбика с «миксом» и брикета белково-витаминного концентрата. На вкус и по консистенции — точь-в-точь сырая глина, перемешанная с соплями, но, говорят, очень полезно и питательно.

А в качестве десерта рабам были предложены беготня и суматоха.

— Всем занять места согласно расписанию стыковочного маневра!

Все заняли, пристегнулись и взялись за «весла».

— Второй ярус, правый ряд — отдыхать!

В числе прочих счастливчиков Лючано покинул ходовой отсек, забрался в спальный кокон и принялся честно копить силы. Минут через десять корабль качнуло. «Стыковка, — догадался Тарталья. — Кто-то пожаловал к хозяину Тумидусу…»

— Резервная смена поступает в распоряжение гостей «Этны»!

Акустика прибавила громкости:

— Первая палуба, грузовой шлюз! Срочно!

Спеша по коридору, Лючано с удивлением отметил, что испытывает интерес к происходящему. И обрадовался. Обрадовался своей собственной, а не наведенной, «клейменой» радостью. Значит, превращение в «робота» идет не так быстро, как он боялся. Дети определили себе срок в одиннадцать месяцев. Посмотрим, что даст расчет для него. Он все-таки взрослый, битый жизнью человек, он пытается сопротивляться, ему помогают…

Да, ему помогали. Ворочая «весло», прорываясь сквозь стыдное счастье подневольного труда, застилавшее сознание хмельным туманом, он вспоминал. Урывками, клочками — как мог, как получалось. Спасибо татуировке Папы Лусэро. Самое светлое, дорогое или хотя бы просто яркое, что происходило с ним за сорок семь лет, — украдкой, минуту за минутой.

Так нищий бережет свои лохмотья, потому что больше ничего не имеет.

Добродушно ворчала тетушка Фелиция — мол, много сладкого есть вредно! — но потом, сдаваясь, выкладывала на тарелку еще один щедрый ломоть земляничного пирога. Лицо марионетки оживало под резцом и кистью, и малышу Лючано хотелось прыгать от восторга: получилось, получилось! Маэстро Карл делился с юным невропастом премудростями и тонкостями искусства, они вели долгие беседы с Добряком Гишером под двумя кемчугскими лунами; и счастье плескалось в глазах графа Мальцова, когда батарея плазматоров с ювелирной точностью всаживала залп за залпом в искрящегося «оборотня»…

Они были здесь, с ним, в его мыслях, в его памяти.

Их помощь, воспоминания о них не давали Тарталье сдаться, опустить руки, соскользнуть в серую бездну апатии, перемежаемую вспышками рабского фальш-счастья. Он еще не стар, у него полжизни впереди. Срок, отмеренный судьбой, он проживет человеком. Свободным человеком. Он помнит, как это: радоваться жизни без ядовитых инъекций клейма.

«Я выдержу. Я не забуду».

— …Четверками — в шлюз.

Лючано уже знал: раб выполняет распоряжения любого помпилианца, если они не противоречат приказу хозяина. И, как говорят в скверных боевиках, сопротивление бесполезно.

«Интересно, — размышлял он на бегу, — возможен ли суицид среди невольничьего контингента?»

«И не думай!» — хором предупредили Гишер с маэстро Карлом.

— Приступить к погрузке!

Странные гости посетили галеру. Выправкой эти помпилианцы не блистали, форму носили полувоенную, без знаков различия, зато все поголовно были вооружены. Не табельным оружием, а, что называется, с неба по звездочке: армейские лучевики, полис-разрядники, тяжелые парализаторы. Ходили гости так, словно походку им делали по общему лекалу: с нарочитой расхлябанностью крупного хищника. Одни щеголяли хитро подстриженными бородками, другие — бакенбардами, похожими на щетки, третьи — бриты наголо…