Книга Царь и царица - Владимир Хрусталев

Однако согласие императрицы Марии Федоровны на брак сына с любимой им девушкой, по-видимому, не изменило ее внутреннего отношения к будущей своей невестке. То обстоятельство, что принцесса Гессенская прибыла в Россию и вступила в состав русской Императорской семьи в скорбные дни последних недель жизни тяжело страждущего Александра III, вероятно, еще более отдалило Марию Федоровну от ее заместительницы на роли царствующей Государыни.

6

Отчуждению царицы от петербургского общества значительно содействовала внешняя холодность ее обращения и отсутствие у нее внешней приветливости. Происходила эта холодность, по-видимому, преимущественно от присущей Александре Федоровне необыкновенной застенчивости и испытываемого ею смущения при общении с незнакомыми людьми. Смущение это препятствовало установлению ею простых, непринужденных отношений с лицами, ей представлявшимися, в том числе с так называемыми городскими дамами, а те разносили по городу анекдоты про ее холодность и неприступность.

Надо сказать, что петербургское общество было в этом отношении избаловано с давних пор. Русские императрицы исконно отличались очаровательной любезностью и простотой. Императрица Мария Федоровна обладала чарующей приветливостью и умением сказать каждому ласковое слово. Пробыв в России многие годы на положении супруги наследника престола, она в совершенстве усвоила приемы непринужденного, но одновременно царственного ласково-любезного обращения, причем за это время успела вполне ознакомиться со всем личным составом бюрократического и светского Петербурга. Поэтому во время приемов она знала, о чем говорить с представлявшимся ей, знала, что интересует каждого ее собеседника, положение и родство которого ей были неизменно известны. В результате получалось впечатление, что императрица сама интересуется лицом ей представлявшимся или хотя бы его близкими.

В ином положении очутилась Александра Федоровна. Она оказалась в Петербурге, как в лесу, и, надо сказать правду, не приложила никаких усилий к тому, чтобы разобраться в нем и приобрести симпатии общества. Так, на всех парадных вечерах и приемах Мария Федоровна обходила собравшихся и продолжительно с ними беседовала, а Александра Федоровна ограничивалась разговорами с приближенными и стремилась скорее удалиться во внутренние покои.

Обстоятельство это обратило на себя внимание общества. Отзвук этого имеется в дневнике того же ст[атс]-секретаря Половцова. Под 6-м мая 1902 г. там записано: «После завтрака (во дворце по случаю царских именин) обыкновенный cercle[27], совершаемый Марией Федоровной в назидание молодых величеств, остающихся в углах и разговаривающих лишь с двумя-тремя приближенными…»

Внешняя холодность Александры Федоровны неизменно приписывалась будто бы присущей ей надменности. Между тем именно надменности у нее не было. Было у нее сильно развитое чувство собственного царского достоинства и немалая доза почти болезненно щепетильного самолюбия, но надменность ей была совершенно чужда.

В домашней обстановке она, наоборот, отличалась чрезвычайной простотой и к людям, находившимся в ее личном услужении, относилась с необыкновенной внимательностью и даже лаской. Так, няня наследника, М.И. Вешнякова{249}, которую в царской семье звали Меричкой, отзывалась о Государыне не иначе, как о святой женщине, заботливо входящей в нужды всех лиц, непосредственно ее окружающих. В письмах императрицы также проглядывает эта черта. Она печется о здоровье придворных служащих и даже пишет о них Государю.

Затрудняло сближение Александры Федоровны с петербургским обществом и отсутствие у нее точек близкого с ним соприкосновения. Благодаря тому, что вдовствующая Государыня по-прежнему оставалась во главе обширного ведомства учреждений императрицы Марии (женское воспитание), а также сохранила за собой главенствующую роль в делах Российского общества Красного Креста, молодая императрица оказалась вне круга обычной деятельности русских цариц.

В течение продолжительного времени она была лишена возможности применить свою кипучую энергию, удовлетворить свою жажду живого дела. У нее не было поводов и возможности войти в более близкое соприкосновение с лицами, не принадлежащими к ограниченному кругу приближенных ко двору.

Впрочем, по отношению к обществу Александра Федоровна, по-видимому, и принципиально считала нужным держаться на почве строгого придворного этикета, неукоснительное соблюдение которого было обязательным во всех маленьких немецких княжествах.

В этих княжествах, в том числе и в княжестве Гессенском, княжеская власть, раздавленная прусским владычеством, была только призрачной, и соблюдение этикета оставалось единственным способом сохранения за владетельным домом некоторого внешнего престижа.

Этим с детства привычным традициям следовала Александра Федоровна и в России. Но они не всегда соответствовали обычаям русского двора и вызывали нарекания. Так, например, императрица Александра Федоровна представлявшимся ей дамам, в том числе и пожилым, протягивала руку для целования прямо к губам, что у многих порождало возмущение. Недовольные говорили: «Императрица Мария Федоровна, пользующаяся всеобщими симпатиями, неизменно старается, невзирая на свой возраст, не допускать дам до целования своей руки, а вчерашняя принцесса захудалого немецкого княжества, где даже умерших хоронят стоя, иначе они окажутся за пределами своей родины, демонстративно на этом настаивает».

С годами эта смущенность, охватывавшая Александру Федоровну при приеме ею незнакомых или малознакомых ей лиц, не только не исчезла, а, наоборот, усилилась, и по мере того как Государыня все больше приходила к убеждению, что она окружена враждебно настроенными к ней людьми, ее манера обращения с посторонними действительно могла производить впечатление отталкивающей надменности. Так, осенью 1915 г. во дворец прибыла депутация от Св. Синода, привезшая Государыне благословенную грамоту за ее деятельность на пользу раненых; Государыня была столь смущена, что заявила о невозможности для нее выйти к прибывшим архипастырям, так как чувствует, что горловая спазма лишит ее способности промолвить хотя бы несколько слов. Надо было употребить много усилий, чтобы убедить ее выйти к иерархам Церкви, причем маленький наследник принимал в этих уговорах очень деятельное участие. Понятно, что прием, оказанный Государыней при таких условиях, отличался натянутостью и холодностью!

Не привлекала к тому же симпатий и наружность Государыни. В красивых, правильных чертах ее лица, определенно германского типа, не сказывалась порывистая страстность ее натуры, в них отражалась величавая флегматичность. Впрочем, с годами и на этом лице можно было заметить перемену: опущенные углы рта, – вероятно, следствие пережитых разочарований в людях и накопившейся в душе горечи, – сообщили чертам императрицы еще большую холодность и даже оттенок презрительности.