Книга Битва за хлеб. От продразверстки до коллективизации - Елена Прудникова

Из доклада председателя Тюменской губЧК П.И. Студитова. 5 апреля 1921 года:

«Бандиты вслед за арестом коммунистов тотчас занялись арестами беспартийных и вообще всех лиц, сочувствующих советской власти. Начались массовые расстрелы, зверства и т. д. …

В Ингалинской волости один убит, уведено в тыл (уводились с целью расстрела) 15 коммунистов, 40 беспартийных, 18 человек красноармейцев. В Суерской волости арестовано и уведено в тыл коммунистов – 14, беспартийных – 36. В Коркинской волости уведено в тыл коммунистов – 11 человек, беспартийных – 40 человек[148]. Все уведенные в тыл арестованные, ради сохранения патронов, замучиваются. Из 33 человек, уведенных из Красногорской волости, возвратился один, у которого оказалось до 50 ран. В Суерской волости арестованных били, морили голодом, держали в холодных помещениях, снимая при этом белье и обувь.

Не осталось ни одного коммуниста в Архангельской и Красногорской волости – целиком вырезаны. В районе Красногорской волости расстреляно около 50 человек. Вырезана Красновская коммуна в селе Спасском Шатровской волости. Выкалывались глаза арестованным и таким образом отпускались. В гор. Ялуторовск 6 марта привезено 30 трупов замученных, найденных в районе Бешкильской волости. Многим отрезали уши и носы, на телах следы от вонзаемых в них пик. Все тела обожжены каленым железом. Особенными зверствами отмечается Омутнинский район. Арестованные сажались в тесные помещения (шесть аршин кругом), куда загоняли до 65 человек, и арестованных в невыносимой жаре парили по двое суток, не давали ложки воды и крошки хлеба.

После указанных пыток арестованные отводились в следственную комиссию, где существовало 4 решения: 1) казнь через расстрел, 2) тыловая окружная следственная комиссия, 3) следствие и 4) освобождение. Последняя категория существовала лишь для своих лиц, задержанных без пропуска. Всех остальных ждала первая категория».

Как видим, перед нами не эксцессы пьяного командира отряда. Это тоже «революционное правосудие», только не красного, а зеленого цвета.

«Предназначенные для казни жертвы отводились в холодный каменный сарай без окон, с железными дверями, предварительно раздетые донага, где вынуждены были находиться босыми на ледяном полу. Никакого различия, никаких привилегий для стариков, юношей, беременных женщин с грудными детьми и детей-подростков не существовало.

Все одинаково подвергались замерзанию[149]. В глухие ночи арестованные выводились для замучивания, т. е. патронов для арестованных жалели, выкалывали глаза пиками, беременным женщинам распарывали животы, детей кололи пиками, рубили топорами в куски. Связывались также по два человек арестованных – спина к спине, в рот засовывалось сено и удавливались петлей. Мертвые отвозились на скотские ямы. Расстреляно и замучено в селе Омутнинском 90 человек.

В Ишимском уезде приходится часто наблюдать безумно дикую картину: арестовывали продработников, заживо разрезали им животы, насыпали туда какое-нибудь зерно и т. п., затем вывешивали над ними аншлаг: „Разверстка выполнена полностью“.

В Бобылевской волости бандитами производилось сжигание в ямах. В районах Красногорской волости были пьяны и позволили себе страшные избиения. Ими были убиты мальчик и старик Комольцевы…

Повстанческое движение в Ишимском уезде вначале имело вид чисто низового, постепенно перешло в чисто кулацко-белогвардейское, так как впереди движения – в штабе и нач. отрядов – встали кулаки и офицерство, а потому репрессии по отношению к коммунистам и более преданным советским работникам перешли в поголовное избиение коммунистов и частью их семей…

Общее число пока выяснить трудно в силу того, что еще восстание не подавлено, но надо полагать, что общее исчисление выражается в десяток тысяч»[150].

Впрочем, не факт, что в Европейской России убивали менее жестоко – там планку насилия держали казаки, а это были те еще миротворцы! И ежели кому угодно считать восстание народным, то и эти зверства надо отнести на счет народа как такового. Такой вот он у нас – богоносец-то…

Но на самом деле проблема исполнителя – достаточно серьезная. Даже очень возмущенные крестьяне редко решались на что-то большее, чем избить и разоружить продотрядовцев. В крайнем случае, будучи уже беспредельно возмущенными, могли забить до смерти. Однако чтобы пойти на утонченные мучительные казни, последовавшие после решения «суда», а тем более чтобы зверски умучивать стариков, женщин и детей, нужен был навык – то есть особые люди. И такие люди в России имелись. История Гражданской войны выделила две категории особо жестоких: уголовники и казаки.

Практически сразу после Февральской революции министр юстиции Временного правительства Керенский, о котором историки до сих пор не могут договориться – провокатор он или на самом деле такой дурак, – радостно открыл двери тюрем, в том числе и каторжных, выпустив на свободу немереное число опаснейших преступников. Те очень быстро нашли себя: одни – вернувшись к прежнему ремеслу, другие – отыскав более удобный промысел. Зачем грабить частным образом, когда можно пойти в какую-нибудь армию и заниматься тем же самым уже на законных основаниях?

Красные своих уголовничков быстро прижали к ногтю: как уже говорилось, это единственная сила в Гражданской войне, которая карала за злоупотребления своих – да так, что только клочья летели. В прочих армиях могли разве что приказать более так не делать – но кто выполнял эти приказы?

Впрочем, нет! Отмечены в истории Белого движения и суровые расправы за злоупотребления по отношению к местному населению. Казачьи части действительно карали своих за грабежи и насилия – в казачьих станицах. По отношению ко всем прочим грабеж и резня шли такие… То, что казаки рассматривали войну в первую очередь как грабительскую экспедицию, отмечают многие. «Тихий Дон» вспоминать не будем, приведем более редкий источник из числа эмигрантских воспоминаний некоей Арбатовой о том, как части Добровольческой армии заняли Екатеринослав:

«…Наутро другого же дня восторженность сменилась досадливым недоумением. Вся богатейшая торговая часть города, все лучшие магазины были разграблены; тротуары были засыпаны осколками стекла разбитых магазинных витрин; железные шторы носили следы ломов, а по улицам конно и пеше бродили казаки, таща на плечах мешки, наполненные всякими товарами…

…Грабежи росли и перенеслись на частные квартиры. По ночам раздавались отчаянные крики подвергавшихся ограблению.