Книга Битва за Балтику - Владимир Шигин

Вице-адмирал, имевший разрешение присоединять к себе все суда, которые встретит по дороге, тем временем еще раз внимательно оглядел гавань. Высмотрел еще две лайбы с дырявыми днищами.

– А это что за самотопы? – удивился он.

– А это есть брандеры, которые его превосходительство адмирал Чичагов вам приготовил! – словоохотливо пояснил портовый начальник.

– Сараям этим быть сожженными не по чину! – отмахнулся Круз. – Потопи их где-нибудь подальше, дабы смеху не было! А я пока и «Симеоном» перебьюсь.

Но «перебиться» особо не удалось. В Ревеле вице-адмирала поджидал уже новый адмиралтейский ордер, в котором велено было отправить «Николая Угодника» на поддержку отряда Шешукова к Паркаллауду, а самому же, перебравшись на «Симеон», спешить к островам Аспе, где собирать под свое начальство все проходящие мимо мелкие суда.

– Как же мне отпустить «Угодника», когда «Симона» я уже давеча отправил к глебовскому отряду в помощь? – почесал затылок Круз. – Что ж мне, самому по морю плысть саженками, флаг адмиральский зубами держа?

В Ревеле Круз нашел еще два судна, которые тут же присоединил к себе. То были транспорт «Буйвол», на который он велел установить 16 фальконетов, и пакетбот «Поспешный», на который водрузили сразу десяток каронад. Перегруз получился большой, да и ладно, далеко им не плавать, зато теперь попробуй, тронь!

На Ревельском рейде тем временем заштилело, и Круз решительно ничего не мог предпринять во исполнение приказа. Но бездельничать вице-адмирал не привык. Вызвал к себе оказавшегося в порту капитана пакетбота «Поспешный» велел:

– Греби веслами вслед за «Симеоном» и передай мой ордер следовать ему к острову Аспе.

После долгих раздумий Круз все же решил ослушаться приказа и 100-пушечный корабль от себя не отпускать. Девятнадцатого июля наконец-то подул легкий ветерок и «Николай Чудотворец», не теряя времени, вышел в море. Присоединяя в пути все, что ему попадалось, вице-адмирал вскоре сумел собрать некое подобие эскадры в восемь разношерстных судов. Путь их лежал к островку Аспе.

В конце июля эскадра Круза попала в шторм. Вот как описал его впервые попавший на флот артиллерийский офицер Сергей Тучков: «Застала нас в конце июля жестокая буря или шторм, как говорят мореходцы. Мы стояли тогда на якорях, и наш корабль смог удержаться на своем месте, прочие же тащило на якорях к скалам, подводным камням и мелям. Буря продолжалась 24 ч., но благодаря Провидению потеряли мы только одно судно, а именно прам «Гремящий» о 40 пушек большого калибра; он брошен был на мель. И тут-то впервые увидел я ужасное действие морских валов против корабля, стоящего на твердом основании и получающего всю силу удара оных. Почти каждая волна выбивала доску, что нельзя произвесть ни из каких пушек и через несколько часов показались ребра корабля. Люди, а потом пушки были спасены, а корабль погиб».

С рассвета до темноты на маленькой эскадре играли ученья: парусные и авральные, абордажные и артиллерийские. Раз десять подряд ставили и убирали только один фор-марсель. Боцмана до седьмого пота гоняли по реям молодых марсовых.

– Пота не жалеть! – требовал от капитанов Круз. – Больше пота сейчас – меньше крови в сражении!

Главное сражение всей его жизни было еще впереди…

Глава четвертая. Под парусами «Меркурия»

Новым командующим Копенгагенской эскадрой, вместо снятого с позором Фондезина, по ходатайству адмирала Чичагова, был определен контр-адмирал Козлянинов. Его тут же произвели в вице-адмиральский чин, детально проинструктировали и велели, нигде не задерживаясь, поспешать к своей эскадре.

Историк В. Головачев писал: «Козлянинов прошел свое служебное поприще довольно тихо. Во всех его распоряжениях можно видеть точность, справедливость и стойкость. Это был, что называется, человек во всех отношениях порядочный, но очень умеренный и неискательный. Покойный Самуил Карлович Грейг считал его отважным, и он блестящим образом подтвердил этот отзыв его в течение Гогланского сражения».

Наконец-то Копенгагенская эскадра получила достойного предводителя.

Тем временем, исполнявший должность командующего эскадрой контр-адмирал Ларион Повалишин тоже не сидел, сложа руки. Освободив корабли ото льда, он деятельно занимался их починкой. Ситуация вокруг нашей эскадры была весьма неспокойной. То и дело в порту появлялись, а потом исчезали какие-то темные личности, ходили и слухи о возможных шведских диверсиях.

Каждое утро ровно в шесть часов утра на набережной Копенгагена вот уже несколько дней подряд появлялся нищий. Некоторое время он прохаживался, вглядываясь в стоявшие неподалеку на якорях русские корабли. Затем подходил к находившимся у дежурных барказов гребцам и, прося милостыню, вслушивался в их разговоры, после чего исчезал до следующего утра.

Митя Лукин – мичман с «Чесмы» – был известен на Копенгагенской эскадре своей необыкновенной силой. Бывало, шутки ради, фальконеты самолично под мышкой перетаскивал, ядрами жонглировал да тарелки оловянные в трубку сворачивал. Как у всех здоровяков, характер у Лукина был спокойный и добродушный. Но издевок не терпел и в долгу никогда не оставался. Когда же в мичманском кубрике взялся было его высмеивать верховодящий там князь Щербатов, числившийся средь чесменских мичманов за старшего. Сверстники Щербатова уже давно в лейтенантах хаживали, а сам князь Василий, несмотря на все протекции за тупостью своей, все не мог сдать экзамена в чин, а потому злость свою сгонял на самых младших и беззащитных. Лукина, разумеется, Щербатов никогда не задирал, но однажды, когда князь уж очень измывался над самым хилым и маленьким из мичманов, заставляя того кукарекать под столом, Митрий не выдержал и придержал князя за шиворот. С тех пор при каждом удобном случае Щербатов Лукину мстил, а когда переполнил чашу терпения, то и получил по заслугам. Драки в мичманских кубриках в те годы редкостью не были. Воспитанные на суровых законах Морского корпуса мичмана силу признавали и уважали. На этом Щербатов и попался. Много его Лукин не бил, хватило одного удара. Лазивший затем по полу денщик насобирал целую жменю зубов. О мичманской драке узнал капитан, а узнавши, решил сора из избы не выносить. Потому было объявлено, что князь Василий ударился на качке зубами о планширь. В тот же день его списали в госпиталь. Лукина же в наказание определили бессменным начальником над дежурными барказами эскадры в порту. Вот и коротал ночи в бдениях мичман, готовый по первому же сигналу слать к стоящим на якорях кораблям гребные суда.

Именно Лукин и заприметил странного нищего. Когда же при очередной встрече подошел Лукин к нему поближе да рассмотрел повнимательнее, то еще более удивился. Ногти на руках оборванца были тщательно отлакированы, а на пальцах – следы от недавно снятых перстней.

Когда же на пристани появился портовый адъютант – лейтенант Будерсон, Лукин немедленно поведал ему об увиденном. Датчанин задумался, потом пожал мичману руку:

– Спасибо! Мы примем меры!

В тот же вечер в заплеванном портовом трактире «Сердитый петух» встретились два человека. Первым из них был шкипер ирландского купеческого судна Обриан. Второго не знал никто. Длиннополая шляпа скрывала лицо незнакомца. Унизанные драгоценными перстнями пальцы нервно барабанили по столу.