Книга Ах, Париж! - Барбара Картленд

«Я помолюсь», — сказала себе Гардения.

Она сняла шляпку с вуалью и опустилась на колени возле тетушкиной кровати. Ни одна из молитв, которым ее учили в детстве, как-то не подходила к случаю. Поэтому она своими словами попросила бога, чтобы он понял и простил.

Немного успокоившись, она поднялась с колен. Только теперь она осознала, насколько она одинока. Тетушка была мертва, и ей ничего не оставалось, как только вернуться в Англию и попытаться найти работу, чтобы не умереть с голоду.

Она стояла, глядя на герцогиню. Морщины на ее лице разгладились, и тетя Лили казалась молодой и необычайно красивой.

Гардения почувствовала, как слезы подступили к ее глазам, но сказала себе, что не должна давать им волю, ей столько всего нужно сделать. Она увидела, что маленькая серая книжка, которую она выкрала у барона, лежит на одеяле, и подняла ее. Ничто, принадлежащее барону, не должно теперь находиться рядом с ее тетушкой. Он был настоящим убийцей, все равно как если бы застрелил ее собственной рукой, и она надеялась, что когда о смерти ее тетушки будет объявлено, он поймет, что это его вина.

С яростью, потому что ей была ненавистна одна лишь мысль о нем, Гардения распахнула двери в гостиную. Комната была залита солнечным светом, и после полумрака спальни ей было трудно что-либо разглядеть. Потом она заметила, что в комнате находится мужчина, который стоял у окна и смотрел на море.

На мгновение ей показалось, что это барон, но что-то в осанке этого человека было таким знакомым, и пламя охватило ее. Ей подумалось, что она неожиданно вернулась к жизни.

— Гардения!

Он отвернулся от окна и быстро приблизился к ней.

— Лорд… лорд Харткорт! — проговорила она почти шепотом.

— Поезд опоздал, — пояснил он, — и мне сказали, что тебя нет дома. Я ждал твоего возвращения.

— Ты пришел, чтобы увидеться со мной?

Ее глаза не отрывались от его лица. Было ли это ее воображением или игрой света, но ей показалось, что он смотрит на нее с таким выражением, что сердце стало бешено колотиться у нее в груди.

Он взял ее правую руку и поднес ее ледяные пальчики к губам.

— Любовь моя! — сказал он. — Я приехал просить тебя оказать мне честь и согласиться стать моей женой.

— Ох, нет, нет! — Словно издалека она услышала свой собственный возглас, а затем, почувствовав, что он выпустил ее руку, неверными шагами отошла к дивану и вцепилась в спинку.

— Ты не простила меня, — сказал лорд Харткорт. — Я тебя не виню. Я готов убить себя за собственную глупость, за то, что так обидел и унизил тебя.

— Нет, — сказала Гардения. — Я не об этом. Я просто не понимала тогда.

— Потом мне все стало ясно, — тихо проговорил лорд Харткорт. — Я был слеп и глуп. Ты, наверное, сочла меня последним негодяем. Прости меня, Гардения. Если ты согласишься стать моей женой, я буду самым счастливым человеком на свете!

— Нет, остановись! — взмолилась Гардения. — Я хочу сначала сказать тебе кое-что. Выслушай меня, пожалуйста.

— Конечно, любимая, — ответил он. — Я готов выслушать все, что ты мне скажешь.

Гардения уронила маленькую серую книжку на мягкие подушки дивана. Внезапно она утратила всю свою важность. Лишь много позже она узнала, какой удар нанесла немецкой гордости и секретной дипломатии.

— Я хочу сказать тебе, — начала она дрогнувшим голосом, — что лишь после того, как я покинула Париж, я поняла, насколько была слепа, глупа и наивна. Видите ли, меня воспитали очень просто. Я не понимала, что можно быть герцогиней и в то же время принадлежать к полусвету. Лишь после того, как я об этом узнала и она мне все рассказала о своей жизни, я поняла, чего именно ждали от меня и вы… и мистер Каннингэм.

Лорд Харткорт открыл было рот, но она жестом остановила его.

— Конечно, именно это ты и думал, — настаивала она. — Просто я не понимала. Поэтому все, что вы говорили и делали, вызывало у меня недоумение, и когда ты поцеловал меня, — ее голос снова дрогнул, но она продолжала, — я поняла, что люблю вас… и я, естественно, решила, что мы поженимся… и всегда будем вместе.

— Так и должно было быть, — взволнованно сказал лорд Харткорт.

— Мне стало все ясно лишь тогда, в ресторане, — сказала Гардения, — и когда я спросила вас, собираешься ли ты жениться на мне, и ты ответил, что нет, мне показалось, что мир рухнул. Я чувствовала себя униженной, я испытывала глубокий стыд и отчасти отвращение ко всему происходящему.

— Родная моя, прости меня, — пробормотал лорд Харткорт.

— Нет, позвольте мне закончить, — сказала Гардения. — Потом я много об этом думала. Я знаю теперь, что тетя Лили сделала со своей жизнью и отчасти с моей, потому что я ее племянница. Поэтому я… я решила, что, если я еще когда-нибудь увижу тебя… и если ты все еще будешь во мне заинтересован… я приду к тебе… и буду жить с тобой… потому что я люблю тебя… потому что теперь я поняла, что лучше испытать хоть немного счастья в жизни, чем не иметь его вовсе.

Последовала пауза, затем лорд Харткорт со сдавленным восклицанием опустился на одно колено, схватил подол платья Гардении и поднес его к своим губам.

— Вот как я отношусь к тебе, — хриплым от волнения голосом сказал он. — Моя глупая, смешная, очаровательная возлюбленная! Я недостоин целовать землю, по которой ты ступаешь! Нет, Гардения! Неужели ты можешь думать, что ты нужна мне лишь как любовница? Я полагал, что это так. Я был глуп, высокомерен и самодоволен, я был круглым идиотом, потому что не понимал, что мне предлагали то, о чем может лишь мечтать каждый мужчина, — искреннюю и настоящую любовь невинной, доверчивой и совершенно не испорченной светом женщины!

Он поднялся с колен. Он стоял так близко от нее, что у Гардении перехватило дыхание.

— Я люблю тебя, — сказал он тихо. — Я люблю тебя и хочу, чтобы ты, и только ты стала моей женой. Я знавал немало женщин, но клянусь тебе, Гардения, ни одну из них я никогда не просил выйти за меня замуж, и я хочу, чтобы ты стала моей женой, матерью моих детей, потому что ты единственная женщина, которую я люблю всем сердцем и боготворю, потому что ты чиста и совершенна.

Гардения дрожала всем телом, но это был трепет почти невыносимого счастья.

— О, Вейн! — прошептала она. — Я так тебя люблю!

Он схватил ее в объятия и прильнул губами к ее губам, и она почувствовала, что для них обоих ничто на свете не имеет значения, кроме их страстной, всеобъемлющей, всепоглощающей любви, которая охватила их как пламя, разгораясь все жарче и жарче.

— Я люблю тебя, — снова и снова повторял лорд Харткорт, — я люблю тебя, Гардения!

Время остановилось, и Гардении показалось, что прошло целое столетие, прежде чем она осторожно высвободилась из его объятий.

— Мне нужно сказать тебе кое-что, — проговорила она.