Книга Гимн крови - Энн Райс

— Если бы я не была с ней так неласкова, — сказала Жасмин, — она бы никогда не оставила меня одну. — Она прижалась лбом к моей груди и еще сильнее в меня вцепилась. Я полностью обвил ее рукой.

— Ты такая милая, сладкая девочка, — сказал я.

— Что же, в самом деле, ты хочешь сказать? — спросил Квинн. Он был очень расстроен, видя, как она страдает.

— Жасмин, что происходит? Кто-нибудь, пожалуйста, поскорее введите меня в курс дела.

— Итак, появились новости о Патси? — спросил я. Мне было ясно, что именно беспокоило всех, флюиды волнения распространялись тревожными волнами и возбужденным бормотанием, доносясь до меня независимо от моего желания вникать в суть.

— Да, похоже, — сказал Гради Брин. — И мне представляется, что Большая Рамона, так как Жасмин вряд ли в состоянии говорить, расскажет нам.

— Кто это сказал, что я не в состоянии говорить! — вскричала Жасмин, по-прежнему не поднимая головы, ее тело содрогнулось. — Вы думаете, я не смогу описать, что своими собственными глазами видела нечто, подкравшееся к окну моей спальни, все мокрое, в ряске, истекавшее болотной водой? Думаете, я не поняла, кого видела? То была Патси. Думаете, я не узнала голос Патси, когда она сказала: "Жасмин, Жасмин", — повторяя это снова и снова? Думаете, я не знаю, что это был труп, и он все говорил: "Жасмин, Жасмин". Как я была в кровати, с маленьким Джеромом, до смерти перепуганная, что он проснется, а она цеплялась за окно своими красными ногтями, все завывая: "Жасмин, Жасмин", — этим своим жалобным голосом?

Квинн побелел от ужаса.

Сынди, медсестра, разразилась слезами.

— Она должна быть похоронена в освещенной земле. Мне все равно, если кто думает иначе.

— Похоронена в освещенной земле! — воскликнула Большая Рамона. — Все, что у нас от нее осталось, так это ее волосы, застрявшие в щетке для волос, о чем ты говоришь, Сынди? Ты же не собираешься хоронить расческу, прости Господи!

Нэш Пенфилд был так обескуражен, что я это чувствовал. Мне не нужно было читать его мысли. Ему хотелось как-нибудь проявить себя, принести всем пользу. Но он чувствовал, что у него недостаточно авторитета, чтобы высказывать здесь свое мнение. Мона застучала каблучками по выложенному мраморной плиткой коридору и появилась в дверях, одетая в скромное черное платье с высоким воротом, длинными рукавами, тугими манжетами и высоким подолом, в черных туфлях на каблуках, снова обворожительно напрягших ее икры. Она заняла свое место слева от Квинна. Ее лицо было очень милым и серьезным, маленькая притворщица.

Все разом взглянули на нее, даже Жасмин, украдкой повернувшая головку, но никто не мог решить, как следует реагировать на ее появление. Я отказался удостоить Мону и взглядом. У меня превосходное периферийное зрение.

— Когда этот дух показался тебе? — спросил я, чтобы отвлечь всех от Моны и неизбежных вопросов по поводу произошедшей в ней перемены.

— Теперь расскажи историю с самого начала, — сказал серьезный и прямолинейный Гради Брин. — Так как здесь мы имеем дело с оформлением юридических документов.

— Каких юридических документов? — терпеливо спросил Квинн.

— Хорошо, — сказала Большая Рамона, чуть подвинувшись вперед на своем стуле, ее темное лицо сделалось очень властным, — Думаю, все присутствующие знают, что многие годы дух Вильяма Блэквуда часто появлялся в этой комнате, указывая на вот этот французский стол между окнами, и никто не знал, что делать. Квинн, ты видел этого духа неоднократно, так же, как и ты, Жасмин. И я должна признаться, Бог свидетель, что я тоже видела, хотя и всегда говорила "Аве Мария", и дух уходил, будто сбитое пламя. А когда мы открывали стол, то, надо сказать, ничего не находили. Просто ничего. И мы убирали ключ обратно в чашку на кухне, хотя, я бы не могла объяснить, зачем мы так старательно прятали под замок пустое место.

— Но вы не знаете, что после того, как вы забрали Мону Мэйфейр, Квинн, вот тогда, сразу, как пропала твоя мать, оставив все лекарства, дух стал появляться снова — днем и ночью. Говорю вам, мне оставалось только, работая в этой комнате, смотреть, как является дед Вильям, указывающий на стол! И то же случалось с моей внучкой, Жасмин. Жасмин, сиди смирно.

(Кстати, стол был под стиль Людовика XV с одним центральным ящиком, с гнутыми ножками и золочеными завитками).

— Итак, наконец Жасмин сказала мне, что не может больше этого терпеть, и что ей не связаться с Квинном, и что она не может выполнять свою работу, как, в общем-то и я, а потом мой мальчик Клем зашел в комнату и даже он почти увидел дух. И поэтому мы решили, да, мы решили еще раз обыскать стол, пусть даже и не было здесь Квинна, чтобы дать нам разрешение. Но пока мы собирались это сделать, Жасмин спала в своей кровати с благословенным маленьким мальчиком Джеромом, и вот тут-то к ее окну подошла Патси, да, говорю вам, Патси, вся в болотной воде и причитающая "Жасмин, Жасмин". И стала царапать по стеклу своими длинными крашеными ногтями, а Жасмин взяла на руки маленького Джерома и с криками выбежала из дома.

Жасмин яростно закивала, упруго сжавшись на моих коленях, как маленький мячик.

— Факт в том, — сказала Большая Рамона, — что Жасмин была единственной в этом доме, кто когда-либо был добр с Патси! Кроме тебя, Сынди, милая, но ты здесь не жила! Да и как дух Патси мог бы выбраться из болота и добраться до тебя в Кленовую усадьбу? А потом мы поставили Гради Брин в известность, что собираемся открывать стол, и ему лучше явиться сюда, потому что стол был закрыт, а ключа в чашке на кухне не оказалось, спустя столько лет, когда он всегда был в этой чашке на кухне, и нам пришлось воспользоваться ножом, чтобы открыть стол.

— Вполне разумно, — согласился Квинн.

Большая Рамона бросила взгляд в направлении Гради Брина, самого уважаемого человека, который извлек из своего коричневого кожаного портфеля то, что оказалось пачкой рукописного текста в прозрачной пластиковой папке.

— И когда мы открыли ящик стола, — продолжала Рамона, — то нашли не что иное, как письма Патси, в которых она сообщала, что "когда вы это найдете, я буду мертва". А потом шло описание, как она собирается отправиться к трясине Сахарного Дьявола, перегнуться через борт пироги и ударить себя по правой стороне головы, чтобы упасть в воду и чтобы от нее ничего не осталось, и мы бы не смогли похоронить ее в семейной гробнице рядом с останками ее отца, которого она ненавидела, о чем мы все знали, так как она об этом говорила.

— Она была так слаба, — вскричала Сынди, медсестра. — Ей было плохо. Она не осознавала, что делает. Да поможет ей Бог.

— Да, возможно, — сказал Гради. — Но, к счастью… Нет, хорошо, не к счастью, но кстати… Нет, хорошо, не кстати, но надо учесть, что Патси неоднократно была арестована за хранение наркотиков, а в ее файле хранились отпечатки пальцев, таким образом мы смогли сравнить отпечатки ее пальцев с отпечатками на страницах, поэтому нет сомнений, что это она писала… — Гради поднялся, торопливо пересек комнату и продемонстрировал пластиковую папку потрясенному и притихшему Квинну. — И где-то на десяти листах своего черновика она распространялась о том, что чувствует крайнюю неудовлетворенность, особенно на самом последнем листе, где она, предположительно, порывается… Я хотел сказать, окончательно решает пойти туда и осуществить свой план.