Книга Если обманешь - Кресли Коул

Итан всегда придерживался собственных решений, сам составлял и реализовывал планы. Теперь же он чувствовал, что утрачивает контроль — поводья выскальзывали из рук.

Он решил сохранить несколько поместий, принадлежавших его семье на протяжении поколений, поскольку при правильном уходе они самоокупались или даже приносили прибыль. Думал, что нанял хороших управляющих для работы в свое отсутствие.

В результате пострадали арендаторы и работники, Итана охватывало растущее беспокойство в отношении других владений. Когда он вернется в Сеть, у него не будет времени на ведение хозяйства.

Промах.

Итан решил умерить свой гнев в отношении единственной дочери Ван Роуэнов. Теперь с каждым днем он желал ее все больше. Еще промах.

Жестокий, эгоистичный Итан не желал меняться. Тем не менее, сейчас он думал, прежде всего, о Мэдлин. Промах.

Ему уже пришлось сдерживать себя в постели, ее поцелуи могли свести его с ума.

«По-моему, я хочу ее… для себя». Черт побери! Если мужчина на десять лет вверг женщину в ад, ему не стоит мечтать о будущей счастливой семейной жизни с ней.

Итан всегда слишком остро чувствовал подобные вещи. И если он позволит себе проявить больше чувств к ней, а потом потеряет ее, то никогда уже не наладит свою жизнь.

Он поймал себя на том, что разглядывает столик для напитков, на котором стояла бутылка виски. Неужели последует еще один промах?

Глава 32

— Нет-нет, Итан, — бормотала Мэдди, поддавая ногой камешки в окрестностях Карийона. — Я не хочу сидеть затворницей, буду выходить на люди. — В течение последних трех дней именно этим она и занималась.

Во время первой своей вылазки она набрела на оранжерею со стенами из глазурованного стекла и куполообразной стеклянной крышей. Мэдди обрадовалась возможности собрать здесь плоды цитрусов, но обнаружила, что оранжерея не функционирует, и в ней осталась всего пара неухоженных апельсиновых деревьев. Большая печь с отведенным под пол разветвленным трубопроводом была, по-видимому, предназначена для подогрева помещения паром, но сейчас выглядела вышедшей из строя.

На следующий день она наткнулась на лестницу, выводившую на «вдовью дорожку» — огражденную площадку над домом, откуда жены моряков высматривали возвращающиеся домой суда. Мэдди подумала, поднималась ли туда хоть одна женщина, чтобы посмотреть в противоположную от моря сторону?

Мэдди старалась ежедневно совершать длительные прогулки, но здесь не с кем было общаться. Добрая Сорча в отношениях с хозяйкой дома старалась сохранять соответствующую дистанцию. Мэдди ощущала мучительное одиночество и отчаянно тосковала по Беа и Коррин.

Если ей в течение дня доводилось встречаться с Итаном, он держался неприветливо и отделывался отрывистыми фразами, но когда приходил к ней ночью… его тело говорило совершенно другим языком.

Пока они ласкали друг друга, он тыкался носом в ее шею и бормотал, как здорово она удовлетворяет его. Если она целовала или ласкала его так, как ему нравилось, он непременно извещал ее об этом. Подобные ласки приносили такое удовлетворение, что она начала подумывать, как хорошо было бы отдаться ему, и часто воображала, что он почувствует, оказавшись снова внутри ее. С каждым разом ей все труднее было отказывать ему в доведении процесса ласк до логического конца, хотя по необъяснимой причине Итан все меньше и меньше давил на нее в этом отношении.

После того как они кончали, он брал в ладони ее лицо и целовал так нежно, что ей хотелось плакать. Каждую ночь он обнимал ее, прижимая к себе, и она засыпала так, привыкая к его присутствию в постели.

Ночью Мэдди была обожаемой, под надежной защитой, но наступал день, а с ним — полное одиночество.

Разница в его поведении была настолько велика, что сводила ее с ума. Неужели он так вел себя с ней из-за переживаний о своих владениях? С ее решимостью держаться от него подальше днем, у него не было повода обвинить ее в том, что она путается под ногами.

Мэдди знала, что некоторые стороны ее биографии могут показаться совсем не привлекательными потенциальному мужу, тем более богатому могущественному лорду. Она необразованна, бесприданница и, скажем прямо, бывшая воровка. Зная все это, Итан не оставлял мыслей о женитьбе.

Но может быть, то, что она поведала ему неприглядные подробности семейной истории, оказалось решающим фактором, склонившим чашу весов не в ее пользу…

Из окна кабинета Итан наблюдал за попытками Мэдлин с помощью хлебных крошек подманить павлина. Когда он, развернув хвост веером, последовав за ней, ее смех огласил лужайку.

Итану захотелось оказаться там, внизу, вместе с ней.

После недельного пребывания здесь он начинал понимать, что вместе они или нет — не имеет значения. В любом случае он постоянно думал о ней. Потерял аппетит, лишился сна. Каждый день приближал к неминуемой болезненной развязке, и это раздражало его.

Итан никогда не предполагал, что будет настолько хотеть ее.

Ее веселая улыбка и жизнерадостный смех — это все, что нужно такому бездушному ублюдку, как он. Он страстно желал ее.

Было еще нечто большее в ней, существенно большее: единение, удовлетворение страсти, — он даже толком не знал что. Это не поддавалось объяснению. Иногда ему казалось, что она уже стала его частью — всегда была. Чем сильнее крепло в нем чувство к ней, тем отчетливее он осознавал, что расставание с Мэдлин погубит его.

«Что, если я оставлю ее при себе?» — вновь и вновь спрашивал он себя.

Иногда Итан задавался вопросом, что произойдет, если уйти из Сети и начать новую жизнь, — ведь это желание всегда таилось где-то в глубине души.

Жениться, заняться поместьем, заботиться об арендаторах и работниках. Здесь он почувствовал, что ему нравится вплотную заниматься своими земельными владениями. Действительно, похоже, такая работа — как раз по нему.

Хотя в последний раз, когда его посещали подобные мысли, все обернулось трагедией.

Женитьба на Саре Макриди планировалась им из чувства долга перед титулом. Сейчас же Итан понял, что хотел бы вести такую жизнь, если бы частью сделки была Мэдлин.

Но если Итан останется с ней, то причинит ей еще большую боль. Это неизбежно. Обман раскроется, это опустошит ее душу.

Частично оправдаться перед Мэдди он мог бы, рассказав ей правду о ее родителях — они не были такими, какими она их себе представляла. Может быть, стоило сказать, что ее отец, о котором она говорила с такой любовью, был известным рогоносцем; мать же — не просто испорченной и эгоистичной, как считала Мэдлин, а отъявленной мерзавкой.

Нужно ли Мэдлин знать, что ее родители ответственны за то, как двадцатитрехлетний молодой человек был подвешен в конюшне, и подвергнут пыткам?

Не могло быть другого такого союза, который был бы столь явно обречен, как их с Мэдлин. Их дети были бы внуками Ван Роуэнов, внуками Сильвии.