Книга Загадка Катилины - Стивен Сейлор

Глаза его выражали заинтересованность.

— Целий приходил, — ответил я. — Но его послание пришлось не по адресу, и он ушел неудовлетворенным.

— Ах, вот как, — сказал Цицерон, показывая свое безразличие, но глаза его ненадолго вспыхнули. — Ну да ладно, мы, консулы, должны спешить — у нас есть неотлагательное дело в Сенате. Удачи в твоем деле, Руф! Удачи и счастья тебе, Метон!

Когда они прошли, я спросил шепотом у Руфа:

— Авгур, ты заметил огонь в глазах Цицерона?

— У вас с ним какие-то сложности?

— Возможно. Но почему он носит эту пластину? И ходит с такой устрашающей охраной?

— У него такой глупый вид! — проворчал Муммий. — Пародия на военных. Может, он хочет посмеяться над Помпеем?

— Едва ли, — сказал Руф. — Он стал носить на себе эту штуку с того дня, как объявил о заговоре Катилины, который якобы хотел убить его во время голосования. «Для спасения собственной жизни консул Римской республики должен прибегнуть к защите вооруженной охраны, к оружию…» и так далее. Это такой тактический ход — привлечь внимание избирателей и посеять среди них панику. После того как в прошлом году Цицерон со своим братом начисто испоганили имя Катилины, никто не удивится, если тот захочет убить его. Кто знает, а вдруг на самом деле существует заговор? Для Цицерона это всего лишь еще один довод в его риторике.

— Политика! — недовольно произнес Муммий. — Как мне все это надоело, еще в тот год, когда я был претором. Дайте мне воинов, прикажите захватить неприятельский лагерь — вот я и счастлив.

— Ну ладно, — сказал я, задыхаясь от подъема по лестнице, — давайте оставим эти неприятные дела позади.

Позади даже в буквальном смысле слова, подумал я, оглянувшись и увидев под собой Форум с наполнившими его людьми.

Мы достигли вершины. Над нами только голубое небо и взгляд Юпитера. Здесь мой сын станет мужчиной.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

На поле боя, в сельской местности, там, где нет постоянного места для совершения обряда, авгуры разбивают священную палатку перед тем, как приступить к своим обязанностям. Над Римом, в Арксе, для этого есть специальное место — полукруглый утес с вымощенной площадкой, называемой Авгуракул, открытый всем ветрам. На нем всегда стоит палатка, поддерживаемая здесь коллегией авгуров. Как и их одежды, ее украшают пучки шафрана и полосы пурпурного цвета. Это такая маленькая палатка, что туда можно пройти только нагнувшись, хотя я никогда не видел, чтобы кто-нибудь туда входил.

Зачем она здесь? Я не знаю, особенно принимая во внимание, что обряд следует проводить на открытом воздухе, обозревая небо. Возможно, она осталась от древних времен, когда авгуры обязательно должны были предварять сражения своим обрядом и сообщать полководцу о результатах. Возможно, потому, что авгуры гадают не только по полету птиц и по движению четвероногих, но и по молниям, искусство чтения которых пришло к нам из Этрурии. А где молнии, там легко может пойти и дождь, вот для чего палатка.

Для чего бы она ни служила, мы собрались перед ней. Руф взял свой жезл из слоновой кости и обозначил им район неба, по которому он будет проводить гадание, словно прорубив невидимое окно, сквозь которое я видел Марсово поле, широкую полосу Тибра и поля.

Авгуры делят птиц на два типа: на тех, чьи крики предвещают будущее, — вороны, совы, дятлы — и тех, кто передает нам свое предсказание полетом, — грифы, ястребы и орлы, любимые птицы Юпитера. В военные экспедиции, где нужно быстро узнать волю богов, а дикой птицы может не оказаться под рукой, берут с собой цыплят и кур в специальных клетках. Потом дверцы их отворяют и перед ними сыплют зерно. Если куры клюют с аппетитом, то готовься к удаче, особенно если они роняют крошки на землю. Отказ от пищи предвещает поражение. Что касается молний, то, насколько я помню, молния слева — к добру, справа — к несчастью. Или наоборот?

Находятся такие люди, которые считают это занятие сплошным фарсом, как Цицерон, и даже пишут об этом в письмах и высказывают свое мнение в разговорах. Есть политики, подобно Цезарю, которые считают авгуров полезным инструментом и не порицают их, наравне с выборами, налогами, судами. И, наконец, есть такие, как Руф, убежденные в том, что через многообразие природных феноменов проявляется божественная воля. Они верят в свою способность предсказывать будущее на основе этих явлений.

Я стоял под палящим солнцем и постепенно склонялся к мысли, что было бы лучше, если бы в той палатке сейчас находились куры в клетке — все прошло бы значительно быстрее. Еще хотелось, чтобы на мне была широкополая шляпа. Казалось, все птицы в Риме разом задремали. На небе не было ни единого облачка.

Гадание авгуров длится настолько долго, насколько это необходимо. У богов нет снисходительности к молодым и очаровательным авгурам. У них и без того полно дел, они не заботятся, чтобы мимо нас побыстрее пролетел ястреб. Первая добродетель благочестивых — терпение.

Мысли мои постепенно стали отклоняться. Глаза устремились к восточному пределу Аркса. Если бы я стоял на нем, то увидел бы Форум. На нем, должно быть, все еще толпятся люди, но они уже затихли. Идет заседание в Сенате, и римский народ ожидает постановления своих предводителей. Возможно, именно в этот момент выступает Цицерон. Цезарь и Красс вставляют свои замечания, если нужно, а также и Катон, извечный моралист, и Клодий, вечный смутьян, и забытый всеми консул Антоний. Там присутствует и Катилина, который должен отклонить от себя обвинения и убедить сенаторов провести выборы. А вдруг его на самом деле изберут консулом? Сможет ли он тогда провести свою радикальную программу? Поддержат ли его Цезарь и Красс — и до какой степени? Ожидает ли страну спокойствие? Или раздоры? Гражданская война? И кому тогда в итоге достанется власть — Крассу, Цезарю, Помпею… Катилине?

— Вон там! — воскликнул Экон позади меня почти шепотом. Он заметил в воздухе нечто крылатое.

Я потряс головой, стараясь избавиться от сонливости и собраться с мыслями, моргнул и уставился в черную точку, висевшую над городом. К несчастью, она немного покружилась и устремилась вниз, так и не приблизившись на необходимое расстояние. Это еще не предзнаменование. Все вокруг меня разочарованно вздохнули. Руф стоял возле самого обрыва, спиной к нам, и я не мог видеть его лица. Но плечи его были подняты, лицо уверенно устремлено в небо. Он верил в свое искусство, и у него хватало терпения дожидаться ответа богов.

Не следовало мне сегодня так много есть. Цицерон прав, в обед человеку нужно съедать как можно меньше пищи. Но ведь у Цицерона больной желудок. Мой же не причинял мне боли, а всего лишь был неприятно переполнен, на меня наваливалась дремота. Мне едва удавалось не закрывать глаза…

Последствия последней гражданской войны были ужасными. Победил Сулла, а с ним и наиболее реакционно настроенная партия. Законы ужесточились. Самые богатые могли влиять на законодательство, выборы и суды. Сулла сделал все возможное, чтобы подавить сопротивление в верхних классах общества. Спустя поколение в государстве наблюдался больший хаос, чем до того. Многие постановления Суллы отменили, и популистское движение набрало силу, но наследство Суллы оставалось — в дискриминации детей его жертв и в сельскохозяйственной политике. Ветераны, которым он роздал земли, разорились и встали на сторону Катилины. Повсюду наблюдалось недовольство, даже среди тех, кто всегда был богат и знатен и будет таковым, что бы ни произошло. Они верили, что их благосостояние — это дар богов, но и Цицерон многое им даровал — сладкий голос, который усыплял взволнованные массы…