Книга Родительский парадокс. Море радости в океане проблем. Как быть счастливым на все 100, когда у тебя дети - Дженнифер Сениор

Это подростки заставляют нас задумываться, кем мы станем и что будем делать, когда они больше не будут в нас нуждаться. Это в них мы видим результат принятых нами в процессе воспитания решений. Это они заставляют нас задуматься, все ли мы сделали правильно (маленькие дети еще не сформированы, и процесс их воспитания продолжается, поэтому при необходимости можно сменить курс).

Опрашивая родителей подростков, Лоренс Стайнберг просил участников опроса заполнить «шкалу воспоминаний среднего возраста». В ней был и такой пункт: «Хотелось бы мне начать все сначала и сделать все снова, зная то, что я знаю сейчас». Почти две трети женщин заявили, что часто испытывают такое чувство. О том же сказали и более половины мужчин.

Публикуя результаты в «Сложных путях», Стайнберг провел четкое разделение по этому вопросу. Он заметил, что в данном пункте участников не спрашивали, хотят ли они снова стать подростками.

Существует распространенное убеждение, что взрослым не хватает буйства и свободы юности (именно это клише заставляет мужчин покупать красные спортивные машины, а женщин — вступать в отношения с инструкторами по теннису). Беседуя с участниками опроса, Стайнберг выяснил, что люди мечтают вовсе не о втором переходном возрасте: «Они хотят получить вторую взрослость [курсив мой]».

Переходный возраст часто заставлял задумываться о выборе, сделанном в жизни. «Преисполненные сожалений о выбранной карьере, супруге и образе жизни, — пишет Стайнберг, — они хотят получить шанс прожить новую жизнь».

Именно об этом говорит мне Гейл. Мы сидим на ее залитой солнцем кухне вместе с тремя дочерями-подростками. Одной четырнадцать, второй семнадцать, третьей двадцать. В воскресенье утром удалось собрать сразу всех. Гейл начинает рассказывать историю своей жизни. Но она не перематывает ленту к самому началу, а останавливается на том моменте, когда она покинула дом.

— Если бы я упорнее училась в старших классах, — говорит она, — то могла бы поступить в другой колледж, окончить его раньше и, возможно, раньше начать другую карьеру. И тогда я пошла бы по другому пути. И в свете моей жизни это был бы гораздо лучший выбор.

Пока что Гейл выбрала жизнь домохозяйки и матери. Когда она принимала решение, оно казалось ей вполне разумным эмоционально.

— Я бросила работу, потому что не могла оставить детей, — говорит Гейл.

Девочки снуют из кухни в гостиную и обратно.

— Мне было больно расстаться с ними даже на час, чтобы сходить в банк.

Гейл никогда не осуждала своих подруг, которые продолжали работать и сумели иначе организовать жизнь детей. Но для нее это было неприемлемо.

— А теперь я думаю: какой пример я им показала? — говорит Гейл. — У меня три дочери, и я бросила работу? Я ограничилась одним лишь колледжем! Если бы они были мальчиками, это меня не так мучило бы.

Дети обратили внимание на сделанный мамой выбор.

— Лена (средняя дочь, которой семнадцать лет) спросила меня: «Почему ты бросила работу?» Я ответила: «Я хотела быть с тобой». Лена — девочка вежливая, она не стала говорить: «А ты мне вовсе и не нужна». Но я засиделась дома слишком долго, теперь я это понимаю.

Когда дети Гейл стали подростками, она попыталась сменить образ жизни. Она какое-то время искала работу учителя средней школы — когда-то она получила именно такую профессию. Но найти работу в сфере, которая переживает серьезные сокращения, да еще в пятьдесят три года, нелегко. И этот процесс не способствует поднятию духа Гейл.

— Если посмотреть на сайт любой школы, — говорит она, — то сразу увидишь молодых и энергичных учителей. Это прекрасно, но для меня это серьезный удар. Я считаю себя энергичной — но отнюдь не молодой.

Прошли годы, и Гейл пришлось столкнуться с финансовыми последствиями принятого ею когда-то решения. Она вспоминает поездку с Мэй, когда они посетили несколько школ нью-йоркской университетской системы. Тогда мама с дочерью серьезно поссорились. Мэй сочла качество нескольких школ настолько низким, что не захотела тратить время на поступление. И Гейл обиделась — ведь именно эти колледжи могли позволить себе она и ее муж (муж Гейл является владельцем небольшого бизнеса «товары почтой»).

Всю жизнь Гейл внушала дочери мысль о том, что она сможет поступить в любой колледж по своему выбору — если, конечно, будет упорно трудиться. Иллюзия полезная, продиктованная любовью. Гейл хотела, чтобы Мэй чувствовала себя уверенно, хотела зарядить ее оптимизмом и дать ей мотивацию для жизни в непростом, порой пугающем мире, где так трудно ориентироваться.

— Мы воспитываем детей в осознании того, что для них нет ничего невозможного, — говорит Гейл. — Порой мы думаем: «Да ладно, денег заработаем» или «Ну, они всегда могут получить футбольную стипендию». А потом им неожиданно исполняется восемнадцать, и оказывается, что мы не можем позволить себе дать им то образование, о котором они мечтают.

Во время той поездки Мэй разоблачила блеф матери. Она трезво оценила свои возможности и ограничения и заявила, что ей это не нравится. И тогда Гейл поняла, что ее иллюзии, сказки, которые она с такой любовью рассказывала, были полезны не столько Мэй, сколько ей самой.

— Мы тоже жили в мире мечты, — говорит она.

Один из самых новаторски настроенных психоаналитиков XX века Эрик Эриксон писал о моментах экзистенциального переосмысления в своей книге, посвященной циклам человеческой жизни. Он утверждал, что все люди проходят восемь этапов развития, и каждый знаменуется особым конфликтом.

Эриксон расширил свою модель и включил в нее период взрослости, что придало его теории особую силу и значимость. Даже сам путь к взрослой жизни он рассматривал как серию взлетов и падений, а не как неуклонный марш вперед.

Стадии взрослой жизни, выделенные Эриксоном, сохранили свою актуальность и по сей день. В начале взрослой жизни мы должны учиться любить, а не погружаться в туман нарциссизма и стремления защитить себя любой ценой. В среднем периоде мы должны учиться продуктивной жизни. Мы должны оставить что-то будущим поколениям, а не просто плыть по течению (по выражению Эриксона «генеративность против стагнации»). А затем перед нами встает проблема примирения с накопленным жизненным опытом и сделанными в процессе жизни выборами. Очень важно примириться с прожитой жизнью, а не скатываться в горькие сожаления («цельность против отчаяния и отвращения»).

Некоторые современные исследователи считают эти стадии взрослой жизни надуманными и неестественными. Но именно об этом так часто пишут родители подростков. Они, как Гейл, говорят о надежде победить стагнацию и двинуться вперед, хотя их карьерные возможности серьезно ограничены. Они, как Гейл, оглядываются назад и принимают сделанный в свое время выбор, органично вплетая его в свою жизнь.

Эриксон писал: «Принятие единственного жизненного цикла и людей, которые были важны для него, — вот что необходимо и незаменимо для любого человека».

Особенно подвержены «самоедству» женщины. Как показывает проведенный недавно опрос населения, 22 процентам родителей, имеющих детей в возрасте от двенадцати до семнадцати лет, уже за пятьдесят. 26 процентам — сорок пять и более. А это означает, что значительное количество матерей современных подростков находится либо в предменопаузе (то есть страдают от приливов, бессонницы и перепадов сексуального желания), либо в менопаузе.