Книга Искушение Данте - Джулио Леони

Данте внимательно слушал законника, поигрывая завязками плаща.

— Мессир Антонио!

— Слушаю вас?

— Монастырь Сан Паоло фуори ле Мура в Риме, где работали Амброджо и Якопо, а вы помогали готовить буллу Бонифация, принадлежит тамплиерам, не так ли?

— Да. Как и монастырь, который Целестин посетил в Лионе. Если вы к этому клоните.

— Именно к этому. Кстати, а вы не слышали, чтобы с тайной Целестина связывали число пять или пентаграмму?

Законник внезапно оживился, словно слова поэта напомнили ему какую-то забытую подробность.

— Да, слышал. Говорят, что в аллегорическом смысле эта тайна имеет форму пятиугольника. А вам это о чем-нибудь говорит?

Данте покачал головой.

Пять частей мозаики! Надрезы на телах мертвецов! Пять составных частей азиатского снадобья! Потомство императора Фридриха!..

Число пять говорило поэту только о смерти! Но не просто говорило, а кричало о ней!

Взволнованный поэт не заметил, как оказался на улице. Его неотвязно преследовали мысли об убийстве.

Но стоит ли погружаться с головой в размышления о преступлениях одного злодея, когда надо заботиться о благосостоянии граждан целого города?!

Лестница приюта для странников при монастыре Сан-Марко, где жил Антонио да Перетола, выходила на боковую улицу, а не на площадь, где был главный вход в монастырь. Улица кишела праздношатающимся после работы народом, горланившим так, что у Данте зазвенело в ушах. Ему хотелось поскорее вернуться во Дворец Приоров, чтобы узнать, изгоняют ли из Флоренции осужденных, но ему было очень трудно пробираться сквозь толпу народа.

Поэта в очередной раз толкнули. Он очнулся от своих мыслей и повернулся, чтобы пнуть под зад толкнувшего его наглеца — плохо одетого простолюдина с уродливой физиономией, но этот человек уже затерялся в толпе. Только теперь поэт заметил, что народ вокруг него как-то особенно возбужден. Сзади на него так напирали, что он с трудом держался на ногах. Толпа несла его туда, где улица расширялась, а над головами людей высился лес разноцветных палаток. Палатки были подняты, как паруса, на площадке, прикрепленной к неподвижным повозкам в углу площади. На этой импровизированной сцене — под аплодисменты толпы — двигались какие-то фигуры в ярких костюмах.

Поэту меньше всего хотелось оказаться зажатым в толпе перед балаганом паяцев. Он хотел было заскочить в одну из лавок, выходивших на улицу, но в конце рабочего дня все двери были закрыты, и прежде чем Данте нашел другое убежище, толпа поднесла его прямо к повозкам.

— Мессир, смотрите, какое прекрасное представление! — крикнул кто-то рядом с ним, дергая его за рукав. Этот человек, кажется, узнал поэта и обрадовался тому, что вместе с ним спектаклем будет восторгаться настоящий приор.

Данте резко вырвал рукав и проговорил ледяным тоном:

— Что же прекрасного в этом балагане?

Теребивший его человек, кажется, не уловил презрения в его голосе и, опять вцепившись поэту в рукав, с прежним воодушевлением воскликнул:

— Это борьба ангела и дьявола… Ангел хочет вырвать человеческие души из дьявольских когтей. Смотрите!

Кое-как освободив рукав, Данте нехотя начал смотреть.

В центре сцены какой-то юноша поддерживал сзади тряпичную куклу, отдаленно напоминавшую обнаженную человеческую фигуру. На передней части головы куклы было грубо намалевано человеческое лицо: два вытаращенных глаза, два черных пятна вместо ноздрей и полный зубов рот, оскалившийся не то в улыбке, не то в усмешке, не то в безмолвном крике. Кукловод был единственным существом на сцене в обычной человеческой одежде. Слева от него по сцене прыгали, извергая проклятья, несколько актеров в ярких халатах, страшных масках и с увешанными красными тряпками вилами в руках. Справа же несколько ангелов в белых туниках с золотыми крыльями на спине распевали с лицами блаженных идиотов какие-то песнопения на изуродованной латыни.

— Ангелы пытаются вырвать из когтей дьяволов душу умершего человека! Смотрите! — снова воскликнул человек, стоявший рядом с Данте.

И действительно, актеры в левой части сцены оживились. Несколько демонов окружили тряпичную куклу и стали тыкать в нее вилами, проткнув ткань в нескольких местах. Из дырок посыпались опилки. Голова куклы болталась в разные стороны.

Тем временем ангелы заголосили с удвоенной силой и начали подпрыгивать, шевеля картонными крыльями, словно намеревались взлететь. Своими неуклюжими движениями они так не походили на Божьих посланников, что Данте сразу представил себе стаю гарпий, слетающихся к трупу. При этом и дьяволам, и ангелам следовало поторопиться, потому что из оказавшейся в центре их внимания тряпичной куклы с минуты на минуту грозили высыпаться все опилки.

— Смотрите! Семь смертных грехов борются за душу этого несчастного, но Семь добродетелей не отдают им ее! — возопил сосед Данте, видимо знающий все тонкости подобных представлений.

— А зачем добродетелям спасать от преисподней эту тряпичную куклу? — спросил соседа поэт, заинтересовавшийся взглядами простого народа на добро и зло.

— А затем, что он исповедовался в своих грехах! Он раскаялся!

— И это его спасло? Ему стоило немного поплакаться, как все небесные силы бросились к нему на помощь?

— Конечно! Если Ангелу будет угодно… Сейчас все решится. Этот бедняга или вознесется, или канет в Ад! — пояснил сосед, указывая на два разрисованных полотнища по краям сцены.

Данте проследил, куда он показывает пальцем. Оказалось, что это не просто разноцветные тряпки, а грубые картины, нарисованные неумелой рукой. С одной стороны был изображен вход в пещеру, выходящий на пустынную равнину, усеянную обломками скал и колючими кустарниками. Из входа вылетали языки красного адского пламени.

С другой же стороны полотнище было выкрашено в нежно-голубой цвет. По этому фону были беспорядочно разбросаны белые пятна, изображавшие облака, а в верхней части было нарисовано несколько концентрических кругов, уводящих взгляд куда-то в бесконечность. Видимо, именно туда пытались воспарить подпрыгивавшие ангелы. У бедной куклы, которую разрывали на части ангелы и демоны, был такой идиотский вид, словно она не может понять, куда ей лучше отправиться.

Данте прищурился, чтобы разглядеть, что же нарисовано в самом центре концентрических кругов. Это был какой-то цветок. Что-то вроде белой розы.

— Это Рай, мессир! — счел своим долгом пояснить сосед поэта, заметивший, куда тот смотрит. — Видите круги? Это пути звезд!

Простолюдин, кажется, был очень горд тем, что помог приору разобраться в хитросплетениях интриги представления.

— А почему в центре небес цветок? — ледяным тоном спросил его Данте.

— Да там же сидит сам Бог!

— А почему все-таки цветок?

— А почему бы и нет? — фыркнул сосед Данте.