Книга Плененная Иудея. Мгновения чужого времени - Лариса Склярук

Монах, по-прежнему сидящий на мостовой, опасливо от него отпрянул. Но Кароль, даже не взглянув на него, стремительно завернул за угол и здесь резко остановился, словно наткнулся на стену.

Это была совсем не та улица, по которой они прошли веселой свадьбой всего полчаса назад.

Десятки убитых, раненых, изувеченных, изломанных лежали на залитой кровью каменной мостовой. Все было засыпано черепками разбитой посуды, осколками выбитых стекол вперемешку с выброшенной постелью, разорванной одеждой, обломками окон и мебели.

Судорожно сжимая в руке палку, стараясь не ступить в кровь, Кароль медленно обходил убитых.

Вот поперек улицы лежит на спине госпожа Боба. Ее голова странно, неестественно вывернута. На месте правого глаза страшная рваная рана, из которой натекла большая лужа уже начинающей чернеть крови.

Вот зарублен топором господин Менаше.

Перегнувшись через перила, с балкона второго этажа большой неживой куклой свисает госпожа Алта. С кончиков пальцев висящих плетьми рук стекает кровь и крупными каплями падает в пыль.

В разорванной одежде, на коленях и в голос рыдая, дорогу переползла женщина и без сил привалилась к стене.

Со всех сторон раздавались стоны. Пахло, как на бойне – кровью, страхом и смертью.

Охваченный отчаянием, в неистовстве, в исступлении, в бешенстве метался Кароль по улицам, разыскивая Иржи. Он был страшен.

«Ведь говорил же я, говорил», – стучало у него в висках. Он не находил Иржи, не знал, где Исроэль и жива ли Бейла.

Вдруг в голове у него словно что-то взорвалось, и тут же в глазах потемнело. Он упал навзничь, даже не успев повернуться, чтобы посмотреть, что это было. Даже не успев понять, что его ударили по голове.

С наступлением темноты шум погрома постепенно начал спадать. Утомленные горожане, захватывая добычу, поджигая дома, повернули к выходу из гетто. Поднявшийся ветер помогал пожарам. Оранжевое пламя, легко танцуя, перекидывалось с дома на дом. Ярко и сначала как-то безобидно вспыхивали балкончики, навесы, закуточки. Потом пламя вырастало, тянуло свои языки, словно руки, к следующему окну, следующему дому. Вспыхивали улица за улицей, переулки и тупички. Горел весь еврейский квартал.

Знакомый нам толстый монах Бенедикт шел прихрамывая. На одной из улиц он увидел лежащего без сознания Кароля. Получив удар, Кароль упал, ткнувшись лицом в камни, подвернув под себя правую руку и далеко отбросив в сторону левую. И хотя Кароль едва его не задушил, монах испытывал к несчастному жениху только сострадание и жалость. Остановившись на секунду, Бенедикт перекрестился.

Неожиданно на левой руке лежащего приманчиво блеснуло кольцо. Почесав затылок, Бенедикт воровато оглянулся по сторонам и недолго сомневаясь осторожно снял приглянувшееся кольцо. Быстро опустив кольцо в бездонный карман своей рясы, Бенедикт накинул на голову капюшон, спрятав в его тени лицо, и поспешно покинул горящий еврейский квартал.

* * *

Карл застонал и открыл глаза. Его слегка подташнивало, голова болела. Несколько долгих минут он смотрел на свет, на теплый свет электрической лампы, стоящей на столе. Ее зеленый абажур отбрасывал на сукно стола покойный, уютный, совершенно домашний желтый круг.

Потом медленно он обвел глазами небольшой кабинет. Знакомый и незнакомый одновременно. Остановил взгляд на своих руках, лежащих на столе. Машинально потер указательным пальцем правой руки то место, где должно было быть кольцо. Словно еще ощущая его присутствие, его тяжесть.

«Где же оно? – подумал мимолетно, тут же забывая. – Итак, я вернулся».

Карл встал и беспокойно заходил из угла в угол. Ему казалось, что он не был здесь давно. Год или больше. Все казалось чужим и странным, начиная с мундира, поскрипывающих блестящих сапог и кончая запахом. Но дата на календаре показывала сентябрь 1942 года.

Во всем теле чувствовалась тяжелая физическая усталость. И так же тяжело, горько, скорбно было на его сердце. Оно было полно черной, тягучей, не проходящей тоски. Чувствуя, что хождение по кабинету не рассеивает его, не приводит в порядок мысли, Карл вышел на свежий воздух. Хотя слово «свежий» здесь не подходит.

Ночь продолжала дышать смрадом горящих человеческих тел. И ни резкая студеность ветра, ни колючесть дождя не могли перебить этот смрад. Карл поморщился, но назад в помещение не вернулся. Раздраженно отрицательно махнул перчаткой на намеревающегося пойти вслед за ним солдата охраны. Он хотел одиночества. Он медленно отправился на то самое место, где с пальца юной еврейки сняли кольцо. Что Карл надеялся здесь найти и увидеть, он и сам не смог бы объяснить.

Долго стоял под порывами ветра, заложив руки за спину, высокий, голубоглазый блондин, успешный офицер СС, унтерштурмфюрер Карл Дитфрид. Он не чувствовал дождя и ветра.

Перед его мысленным взором кружились и мелькали узорчатые шпили и острые крыши Праги. Тихий покой простого деревянного дома. Постоянно грустное, озабоченное лицо Бейлы. Суровое – Йосефа бен Элизара. Худенькая, согнутая от постоянного чтения, нелепая фигурка Исроэля.

«Я с тобой, брат», – неслышно и преданно шепнули его губы, а рыжие пейсы смешно качнулись.

Белая скатерть, зажженные в субботу свечи, красное вино ярким рубином в хрустальных стаканах.

И прелестное ангельское лицо Сары. Ее любящий, ласкающий его взгляд. Ее блестящие от счастья глаза. Ее белое платье с кровавым пятном, тянущиеся по выщербленным камням мостовой черные кудри.

«И нет мне утешения от горя. И нету мне покоя на земле».

Серый мундир потемнел, пропитавшись влагой. Карл стоял на том же самом месте, где ранее стояла Яэль, и так же, как она, смотрел сквозь колючую проволоку на ликвидацию железнодорожного состава с людьми.

Внезапно в толпе мелькнула Сара. Сердце Карла оборвалось и ухнуло вниз. Он рванулся вперед, к проволоке, уже понимая, что это не может быть Сара, уже видя, что это другая юная девушка, напуганная, растерянная, трогательная и несчастная.

«Зачем мы это делаем? – в тоске спрашивал себя Карл. – Кому помешала моя Сара? В чем была ее вина? В чем вина этой девушки? Кому в мире станет лучше от того, что их убили? Что за существо человек. Человек разумный. А ведь ни один, даже самый хищный, самый жадный зверь не бывает так безжалостен, так безгранично жесток, как мы, люди, гордящиеся своим разумом и цивилизацией. Темное, страшное бесчеловечье. Зачем я вернулся? Чтобы травить газом и сжигать в печах ни в чем не повинных людей. Это моя судьба? Это мое предназначение на земле? Не могу больше в этом участвовать».

Задыхаясь от горя, скорби, тоски и бессилия, не находя успокоения истерзанной душе, Карл вернулся в дом. Кабинет окутал его продрогшее тело ласковым теплом.

Карл сел к столу, спокойно расстегнул кобуру, достал пистолет и какое-то недолгое мгновение смотрел на него. Потом приставил пистолет к виску.

Бенедикт

На окраине Праги было тихо. Ночной ветер гнал облака, и они, то наплывая на лунный диск, размывали пейзаж, то, словно испугавшись ветра, бежали прочь, и тогда полная луна ярко освещала окрестности. Проносясь по улице, тот же несносный, неспокойный ветер раскачивал прикрепленную к фасаду вывеску.