Книга Природа и власть. Всемирная история окружающей среды - Йоахим Радкау

Главную роль при этом играло то, что лесное сознание, формировавшееся сверху, соединялось с другим, шедшим снизу – из городов и крестьянских лесных товариществ. Споры и конфликты вокруг леса могут быть в определенных условиях губительны для него, а именно если все стороны, чтобы продемонстрировать свои обычные права, состязаются между собой в рубках и разграблении. Но если конфликты получают правовое оформление, а их разрешение институционализировано, что как раз и наблюдалось в Центральной Европе, то они обостряют лесное сознание и приводят к соревнованию уже за то, кто будет лучшим защитником леса. Крестьяне нередко и с полным правом отвечали на упреки фюрстов в чрезмерных рубках и разбазаривании дерева встречными обвинениями. Крестьяне были далеко не такими «древоточцами» и «лесными кровососами», какими их представляли княжеские лесные смотрители. В «Двенадцати статьях» Крестьянской войны 1525 года, причины которой не в последнюю очередь следует искать в лесных конфликтах, восставшие крестьяне заверяют, что требуемый ими возврат лесов общинам не приведет к уничтожению этих лесов, поскольку выбранные общиной «депутаты» будут надзирать за рубками (статья 5). Еще в XVIII веке члены марок в Золлинге справедливо возражали своему суверену, который в оправдание собственного вмешательства упрекал их в уничтожении леса, что у них есть собственный дровяной устав и что их лес находится в хорошем состоянии (см. примеч. 135).

В основном с Позднего Средневековья, с обострением междоусобиц вокруг уже сократившихся лесных площадей, во многих регионах появились лесные товарищества (Waldgenossenschaften). Их основной стандарт соответствовал натуральному хозяйству и принципу «лес должен оставаться лесом». Запрещалось корчевать лес и продавать древесину чужим людям. Потребности устанавливались в соответствии с деревенской иерархией. С XV века новые поселенцы часто уже не получали постоянный пай в лесной марке, даже если использовали его de facto. Такой социальный надзор над лесом осуществлялся обычно в согласии с владетельными князьями, ранние варианты их лесных установлений вобрали в себя правовые нормы Марковых товариществ. Какие бы ни шли споры, но между властью и крестьянами существовала общность интересов, и вплоть до жесткого разделения сельского и лесного хозяйства в XIX веке нельзя было и помыслить о том, чтобы полностью вытеснить из леса крестьян. Хотя Крестьянская война в Германии и закончилась кровавой победой фюрстов, но шок от страшного восстания надолго вошел в их кровь и плоть, и с тех пор они стали осторожнее в произвольном присвоении прав на лес. Тирольские марковые товарищества в 1847 году, после более чем 500-летней тяжбы против графа Тирольского, а затем одного из Габсбургов, добились победы и права собственности над своими лесами! Во французских королевских судах шансы крестьян, как правило, были слабее. Но даже там, как полагает Ален Рокле, изучавший историю лесов Нормандии, можно «без преувеличения» сказать, что «старый порядок (Anden regime) был эрой крестьянского леса». Правда, мнения здесь расходятся (см. примеч. 136).

Как влияло на лес крестьянское хозяйство? Крестьянам нужен был пастбищный лес для выпаса скота, низкоствольный лес для заготовок дров и строевой лес, в котором можно было рубить высокие деревья для строительных нужд. С точки зрения «биоразнообразия» крестьянские леса достойны внимания, ведь они были намного богаче видами, чем чистые высокоствольные насаждения, столь высоко ценимые лесным хозяйством. По общей площади преобладали, видимо, пастбищные леса. Оценка воздействия выпаса на лес и окружающую среду – давняя, известная и мучительная проблема, вызывающая дебаты во всем мире и обремененная грузом противоположных интересов. Однако тот светлый лес с богатым подлеском, который крестьяне предпочитали для выпаса скота и заготовки веточного корма, вряд ли можно считать экологически нарушенным. С точки зрения экологии есть основания для переоценки роли крестьян в истории леса.

9. ГДЕ НАЧИНАЛОСЬ ОСОЗНАНИЕ КРИЗИСА – ГОРОДА И РУДНИКИ

Водоснабжение и перебои в снабжении лесом доставляли больше всего хлопот городам и горнопромышленным регионам. Там же впервые заявили о себе те проблемы вредных выбросов и избавления от отходов, которые вышли на первый план в индустриальную эпоху. Здесь же относительно рано и энергично люди начали вырабатывать стратегии борьбы с жизненно опасными проблемами окружающей среды. Прежде всего это происходило там, где город и горное дело были связаны воедино и при этом могли действовать в значительной степени автономно.

В доиндустриальную эпоху на промышленные выбросы особенного внимания не обращали. Дым помогал избавляться от паразитов, так что вполне вероятно, что его считали скорее благом, чем злом. Но нельзя было не заметить вредоносность выбросов, содержащих мышьяк, даже если в альпийских металлургических регионах полагали, что ничтожные дозы мышьяка повышают мужскую силу. Столь же очевиден был вред от ртути. Уже Парацельс в словенском городе Идрия наблюдал, как работавшие там рудокопы под воздействием паров ртути превращались в трясущихся больных. Еще один известный горный яд – свинец. Когда в 1765 году жители Кёльна потребовали остановить соседнее свинцово-плавильное предприятие, «чтобы их не выгоняли из домов и не травили в домах», то им, по-видимому, удалось добиться удовлетворения своих требований (см. примеч. 137). И позже, в эпоху индустриализации, жалобы на загрязнение среды приводили к успеху в первую очередь тогда, когда относились к «классическим» высокотоксичным веществам.

В случае каменного угля тревогу вызывало то, что при его сжигании, в отличие от дерева, в дыме содержалась сера. Замечено это было очень рано, а возмущение общества впервые вызвало в Лондоне. Джон Ивлин[147]в своих многократно переиздававшихся дневниках-предостережениях «Фумифугиум» (1661) гневно обрушивался на «этот адский смог» (that infernal Smoake), источник всех болезней Лондона – города, в котором все беспрерывно кашляет, сопит и отплевывается, и чей страшный чад напоминает Ивлину Этну и преддверие ада. Основную вину он возлагал на фабрики и на каменный уголь. Он ратовал за возвращение к древесному топливу, а его сочинение «Сильва или рассуждение о лесных деревьях» стало самым известным в английской истории призывом к посадке лесов (см. примеч. 138). Но Лондон был в то время уникумом, а никак не типичным примером, и именно в этой роли он вызывал ярость Ивлина. Ивлин ставил в пример лондонцам даже Париж!

Среди всех городских экологических проблем, как до индустриализации, так и в первый ее период, главной проблемой обычно было водоснабжение. В этом смысле Венецию нельзя считать исключением. Во многих городах была своя «малая Венеция» – система ручьев и мелких каналов, которые приводили в движение мельницы, снабжали водой прачечные и наполняли городской ров. Например, в Болонье создание такой системы было стимулировано расцветом шелковой промышленности, весь город пронизала сеть мельничных каналов, запускавших в ход прежде всего шелкопрядильни, так что при нехватке воды возникал конфликт между шелковыми и мукомольными мельницами. Для стабильного водоснабжения мельниц обычно требовались водоемы – запруды, но с ними появлялся страх перед малярией. Разбросанные по городу водные резервуары были необходимы и для тушения пожаров – главной опасности для всех городов! Поэтому во многих городах при строительстве водных сооружений нужно было постоянно балансировать между взаимоисключающими интересами. Конечно, это не всегда делалось с необходимой предусмотрительностью. Дефицит источников для доиндустриальной эпохи говорит о том, что о серьезном системном планировании не может быть и речи. И каналы для подведения воды, и каналы для сточных вод прокладывались шаг за шагом, часто без управления со стороны городского совета (см. примеч. 139).