Книга Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга 1 - Андрей Лазарчук

Между тем почти всё было именно так. Марку подрезавшей машины определили по ширине колеи – там, где она юзила, остался выжженный след. Про "запор" же, а не про некую небольшую спортивную японскую машинку подумали сходу потому, что в городе неделю назад прошли ралли, в которых сенсационно победил именно "запор" с переделанным движком. То, что "BMV" превратился в "Мерседес", тоже объяснимо: "мерс" известнее, знаковее, что ли: не надо никому объяснять, что это за зверь такой. Бил один человек – об этом говорил характер нанесённых ран. Сказать, что убитые были именно киллерами, тоже можно, хотя и с известной натяжкой: двое имели судимости, один из них и вовсе пребывал в розыске; третий – работал в службе безопасности какой-то левой фирмы, принадлежащей явно подставным лицам; и лишь четвёртый был как бы ни при чём. Монтировку же – солидную, от грузовика – Алексей использовал из того расчёта, что в чудака с монтировкой не станут сразу стрелять, а решат покуражиться и погасить вручную. Так что всё почти так и случилось на самом деле, как после о том рассказывали…

– Сс… паси… бо… – Саню уже не просто трясло – передёргивало.

– Успокойся, – Алексей сунул ей в руку фляжку с коньяком. – Хлебни и успокойся.

Она едва могла удержать эту фляжку… Но потом – почти сразу – и вправду стало легче.

– Я ведь… чуть не застрелила… – она запнулась, потом решилась: – Тебя.

– Это было бы нелепо, – сказал Алексей, глядя куда-то мимо и думая явно о другом. – Карты ты не потеряла?

– Карты? Ах, эти… – она полезла под свитер, вытащила полотенце, развернула. – Они?

– Слава Богу, – сказал Алексей. – Теперь выберемся.

– Куда?

– Домой. Пора бы уже и домой…

Он развернул машину и медленно поехал в сторону города. А у Сани вдруг перехватило дыхание: слева ей открылось странное и страшное видение. В стене, огораживающей их мир, оказалось огромное, как тень горы, неровное отверстие, провал. Провал светился кружащимся туманно-багровым светом, и в глубине его что-то мерно двигалось, будто опускались и поднимались молоты или пилы.

– Постой… – прошептала Саня, и Алексей послушно притормозил.

Она долго-долго смотрела в эту затягивающую бездну, и наконец ей стало казаться, что она понимает, что именно видит перед собою…

– Что там? – спросил Алексей. – Дорога?

– Нет, – сказала она. – Нам туда не надо…

Мелиора. Ирин, северный порт

Вскоре после полуночи в Ирине загорелись несколько зданий: в основном лавки и конторы конкордийских купцов. Никогда раньше не случалось такого… Толпа портовых босяков, распалённая чьими-то речами, пьяная, орущая – врывалась в дома, выволакивала оцепеневших от ужаса людей, рвала в клочья. Не щадили никого – поганили седых старух, бросали в пламя детей…

Ориентируясь на эти огни, в гавань порта беззвучно и медленно, проскользнув между двумя сторожевыми хеландами с тихо умершими к тому времен экипажами, вошли полсотни чёрных конкордийских гаян. Уключины вёсел обмотаны были промасленным тряпьём, мачты убраны, команда на гребок отдавалась тусклым фонарём, поднимаемым и опускаемым в глубине кормовой надстройки. Свет его виден был только гребцам.

Одетые в чёрное, с измазанными сажей лицами саптахи неподвижно сидели над бортами. Их было по тридцать шесть на каждой из гаян…

Глава четвертая

Кузня

Алексей неудачно ступил, и прогнившая половица хрустнула. Он удержался, опершись о дощатую перегородку. Посыпалась известь – со стены и потолка. Так тут всё развалится, подумал он. Принцип домино…

– Собственно, больше рассказывать нечего, – Алексей развёл руками. – Когда я пришёл… мы пришли, – он, извиняясь, поклонился призраку Железана, – к мускарям, там уже не было живых. Сам Диветох умер позже всех, и Железан успел с ним поговорить… да. Так мы и узнали, что Диветох умудрился-таки бросить тебя куда-то, наскоро погасив память – чтобы им труднее было напасть на след. Трудно сказать, прав он был или нет… Во всяком случае, искали они тебя достаточно долго. Ну, как тебе сейчас? С памятью – жить легче?

Саня – Отрада, поправила она себя, – задумалась.

– Я перестала ей верить, – сказала она наконец. – И это едва ли не хуже, чем… так…

– Знакомо, – сказал Алексей.

– Тоже так было?

– М-да. Примерно – так. Все, кто учился чародейству, через это проходили. Чтобы уметь потом отличать истинную память от внушённой.

– Я ничего не чувствую, ни малейшей разницы…

– Этому учатся не один месяц.

– Всё равно – жутко.

– Да. Но иначе никак.

– Ты ешь. Ты же голодный.

– Сразу много нельзя. Осовею.

И потянулся к нарезанной крупными ломтями салями. Хлеба в ночном киоске не было, поэтому колбасу заедали кукурузными хлопьями и запивали пивом.

Никто из них не заметил, как Железан исчез.

За щелями окон понемногу светало. Наконец Алексей сказал: "Пора", – и встал. Сегодня им предстоял трудный день. Ещё один трудный день.

Мелиора. Ирин

К рассвету порт был захвачен весь – с частью припортовых кварталов, где находились многочисленные кабаки, получасовые и часовые дешёвые гостиницы, весёлые дома и лавки, торгующие всем на свете. Босяков, которые поджогами и погромами так много сделали для успеха вторжения и теперь пытались продолжить грабежи, саптахи вырубили беспощадно. Как и всех остальных, кто пытался выглянуть из дому. Но сами они в дома не врывались, растекаясь по улицами, крышам, занимая узкие места на направлениях, по которым, как они считали, в порт будут пробиваться славы. Гребцы с гаян, отпущенные на берег, даже занялись тушением пожаров…

Если взглянуть на гавань Ирина с большой высоты, то она напомнит собой греческую букву "d", увеличенную во много миллионов раз – до шести верст в самом широком месте. Округлое тело бухты, две трети длины побережья которой удобны для устройства причалов, соединяется с морем узким извилистым проходом. Сейчас по этому проходу медленно плыли непрерывной вереницей десятки дромонов и хеланд, сидящих в воде низко, почти по самые вёсельные порты. Паруса на наклонных мачтах были свёрнуты. Чёрные корабли входили в бухту и, подчиняясь флажкам, поднимаемым на огромном красном дромоне, расходились веером ко всем причалам.

В бухте на якорях, бочках, у пирсов и причалов стояли около трёхсот рыбацких и торговых судов, в основном маленьких – но были и левиатоны, принадлежащие семейству Паригориев, с их вензелями на кормах и неспускаемыми штандартами на мачтах. На одном из них, по имени "Орлина", стоящем близко к центру бухты, капитан Ярослав Чайко зажёг свечу и молился. Он знал, что это время когда-то придёт, и знал, что придёт оно скоро – но сейчас ему хотелось хоть ненадолго его отсрочить…