Книга Дорога в прошедшем времени - Вадим Бакатин

Обстоятельством, которое в первую очередь заставило меня спешить с принятием решения о «разводе», стало все более отчетливое стремление ряда республик «под шумок» разговоров о реформе КГБ растащить разведку по национальным углам. Такие устремления могли привести только к одному – полному развалу разведки. Нельзя было допускать, чтобы ПГУ было разделено на разведки: киргизскую, украинскую, российскую и т. д. Это привело бы к полной утрате ее дееспособности. Вместе с тем я был решительным сторонником того, чтобы единая разведка обслуживала не только, и даже не столько, союзное правительство, как это было в прошлом, сколько – республики, действуя в соответствии с их запросами и потребностями их собственной национальной безопасности.

Предвидя нависшую над разведкой угрозу, я направил президенту Горбачеву записку, в которой предлагал оперативно решить вопрос о создании независимой центральной службы разведки. Также я предлагал, учитывая важность этой организации, назначить на должность ее руководителя одного из видных государственных или общественных деятелей. Первой в этом списке была фамилия академика Евгения Примакова.

Как я уже говорил, Горбачев и Ельцин поддержали мою точку зрения. октября Примаков в соответствии с указом президента СССР возглавил ПГУ, сначала на правах первого заместителя председателя КГБ. Не могу сказать, что это назначение было встречено ортодоксами КГБ и политики с большим восторгом. Во главе ключевого главка появлялся еще один как будто бы непрофессионал, который сам не работал в «поле» и не знал организации. Я же был убежден, что в руководстве разведки нужен был именно политик такого масштаба, как Е.М. Примаков. Разведке хватало профессионализма. Ей не хватало четкого выбора политических приоритетов, нравственных ориентиров, понимания того, для кого и во имя чего она работает.

Перед ПГУ после путча встала проблема, связанная с публичными призывами со стороны высокопоставленных представителей спецслужб ряда стран к советским разведчикам с предложениями переходить на их сторону, с обещаниями всяческих мирских благ в обмен на информацию о нашей разведке. К чести ее сотрудников надо сказать, что эти беззастенчивые призывы, даже учитывая непростой моральный климат в разведке и безрадостную ситуацию на родине, не встретили ни малейшего отклика. В конце 1991 года Примаков констатировал, что в это тяжелое время не было ни одного случая «бегства» из рядов разведки.

Я поддерживал стремление Примакова сохранить единую службу внешней разведки, не отрицая при этом права республик создавать любые нужные им структуры, включая разведку, и прежде всего разведку с территории. Мне представлялись здравыми его указания о прекращении агентурно-оперативной работы в советских колониях за рубежом, которая являлась отголоском старой шпиономании, тотального подозрения каждого нашего гражданина в возможной «измене»; о ликвидации программы слежения за внезапным ракетно-ядерным нападением на СССР (ВРЯН).

В реализации этой программы с разной степенью интенсивности в течение десятилетий участвовал почти весь загранаппарат КГБ и ГРУ Генерального штаба Вооруженных сил СССР. Поглощая огромное количество средств из государственной казны, она была крайне неэффективной, показушной и сводилась, по сути, лишь к составлению регулярных донесений, что та или иная страна не собирается в ближайшие дни сбросить на СССР ядерную бомбу. Еще один атавизм холодной войны был ликвидирован.

Реализация идеи о выделении из КГБ разведки не вызывала особых противоречий. Иначе обстояло дело с Третьим главком, который я первоначально, соглашаясь с маршалом Шапошниковым, планировал передать Министерству обороны.

Вопрос о военной контрразведке имеет давнюю предысторию. Были времена, когда она входила в военное ведомство, как, например, в период Великой Отечественной войны. Позже боязнь Сталина потерять контроль над армией вынудила его вернуть военную контрразведку в систему госбезопасности, наделив ее функциями «надсмотрщика» за Вооруженными силами. Августовские события, когда некоторые органы военной контрразведки оказались в первых рядах путчистов, заставили вновь вернуться к этому вопросу. Новое руководство Третьего главного управления, казалось, проявило некоторое безразличие к своей судьбе. Сначала они выказывали энтузиазм по поводу перехода в Министерство обороны и даже начали готовить совместно с ним ряд соответствующих документов. Потом, с не меньшим энтузиазмом, стали доказывать необходимость Третьему главку остаться в КГБ, ссылаясь на неподготовленность перехода в организационном и психологическом отношениях.

Было еще одно соображение, которое заставляло меня не спешить расставаться с военной контрразведкой. Передача ее Министерству обороны сделала бы ее «карманной», послушной руководству министерства. Это противоречило самой идеологии создания «сдержек и противовесов», которой я руководствовался, усиливало монополизм, но только уже не КГБ, в другой силовой структуры – армии.

Но и, самое главное, в чем мне пришлось убедиться с первых дней: в армейской среде из-за политической неразберихи, застарелых социальных болезней нарастала нестабильность, падала дисциплина. А какая ситуация складывалась вокруг подразделений, имеющих на вооружении ядерные боеголовки? Кто-то независимый должен был помогать министру обороны, командующим округов получить по этим вопросам объективную информацию. Взвесив все за и против, вместе мы решили так: пока армия остается единой и для того, чтобы она оставалась единой, армейская контрразведка тоже будет единой. В итоге Третий главк остался в КГБ.

Наконец, предстояло определиться с пограничниками. С самого начала я взял курс на то, чтобы они стали пограничными войсками СССР, а не погранвойсками КГБ. Такие предложения были подготовлены еще в августе.

Но если в случае со службой охраны или Комитетом правительственной связи, которые переходили в аппарат президента СССР, достаточно было указа Горбачева, то выделение пограничных войск (так же как и разведки), получавших права центральных органов государственного управления, требовало решения Государственного Совета СССР и последующего утверждения Советом Республик Верховного Совета СССР. Кроме того, с отделением разведки и погранвойск фактически исчезала та структура, которая долгие годы именовалась КГБ СССР. Ликвидация КГБ СССР также была вне рамок компетенции президента СССР. Строго говоря, это – вопрос Верховного Совета СССР, хотя от него практически уже ничего не осталось, да и собраться он никак не мог…

Начинать надо было с Госсовета. И надо было спешить, так как, судя по его первым заседаниям, мало было шансов, что он начнет регулярно и результативно работать.

Однако, когда на первом заседании Госсовета я заикнулся о необходимости выделения бюджетных средств на четвертый квартал и повышения денежного содержания личному составу, мне было предложено выполнять поручение, полученное при назначении. Эти вопросы – внести вместе с предложениями по изменению структуры КГБ.

22 октября 1991 года вопрос о реорганизации органов ГБ рассматривался главами государств и президентом СССР на заседании Госсовета.

Дело было в Кремле. На третьем этаже. Там, где не так давно заседало политбюро ЦК КПСС.