Книга Мужчина в меняющемся мире - Игорь Кон

За средними цифрами сексологических опросов индивидуальные различия не видны. Между тем на вопрос: «Что значит секс для мужчины?» нет универсального ответа.

Мужская сексуальность крайне мифологизирована как на уровне идеологии, так и в обыденном сознании. Известный американский сексолог Берни Зилбергелд перечисляет целую дюжину мужских мифов (Zilbergeld,1992):

Мы «крутые» ребята, в сексе для нас нет никаких трудностей.

Настоящий мужик не занимается такими бабскими вещами, как чувства и разговоры.

Всякое прикосновение сексуально или должно вести ксексу.

Мужчина всегда заинтересован в сексе и всегда готов кнему.

Настоящий мужик проверяется прежде всего в сексе.

Секс – это твердый член и то, что с ним делают.

Секс и половой акт – одно и то же.

Мужчина должен быть способен заставить свою партнершу испытать как бы землетрясение или, по крайней мере, ошеломить ее.

Хороший секс обязательно предполагает оргазм.

Занимаясь сексом, мужики не должны слушаться женщин.

Хороший секс происходит сам собой, без подготовки и разговоров.

У настоящих мужчин нет сексуальных проблем.

Эти мифы, тесно связанные с идеологией гегемонной маскулинности, никогда не помогали мужскому сексуальному благополучию, сегодня они просто опасны. Современные молодые женщины ожидают от своих сексуальных партнеров, постоянных и временных, не только высокой потенции, но и понимания, ласки и нежности, которые в прежний мужской джентльменский набор не входили. Разные индивиды везде и всюду имеют не только количественно неодинаковый уровень «сексуальных потребностей», но и качественно разные, не сводимые друг к другу, иерархии личных жизненных ценностей. Сублимация (замещение одного мотива другим), о которой говорит психоналитическая теория, – дело вынужденное и культурно-специфическое. Для классической протестантской этики мужчина, которого сегодня назвали бы трудоголиком, – явление нормальное и даже положительное, а того, кто был увлечен сексом, считали нездоровым развратником и потенциально опасным маньяком. Сексуально активная женщина тем более казалась моральным уродом, что не могло не накладывать отпечаток на ее самосознание.

Многообразие мужских типов можно показать даже без сложных теоретических моделей. Одному мужчине нужны деньги и власть, чтобы иметь много женщин и секса, от которого он получает больше всего удовольствия. Другому нужно много женщин и секса, чтобы другие мужчины завидовали тому, какой он «крутой», его главная ценность – власть. Третий любит одну-единственную женщину, количественные показатели ему глубоко безразличны. Четвертый – трудоголик, получающий главное удовольствие от своей работы, в чем бы она ни состояла, секс для него только необходимая разрядка. Пятый вообще любит не женщин, а мужчин, причем разные люди переживают это по-разному.

Традиционная модель мужской сексуальности, как и гегемонной маскулинности, этих индивидуальных различий не признавала, тщетно пытаясь подогнать разных людей к одному образцу (прокрустово ложе). Сегодня эта модель рухнула, заставив нас задуматься, что хорошо и правильно не для мифического абстрактного «настоящего мужчины», а «лично для меня»? Думать и выбирать утомительно. У некоторых мужчин чувство несовместимости собственного «Я» и нормативного коктейля из «крутизны», соревновательности и гиперсексуальности даже порождает особую «мужскую сексуальную тревожность». Но так ли уж плоха возможность выбора, тем более что свобода и самостоятельность – такие же неотъемлемые черты мужского стереотипа, как сила и соревновательность?

4. Тело и внешность

Жить в мужском теле – все равно что иметь банковский счет. Пока оно здорово, вы о нем не думаете. По сравнению с женским телом, его содержание необременительно: периодический душ, подстригание ногтей раз в десять дней и стрижка волос раз в месяц. Ну и, конечно, ежедневное бритье.

Джон Апдайк

Одним из главных измерений маскулинности, как на уровне культуры (телесный канон – каким должен быть мужчина), так и на уровне индивидуального сознания (образ собственного «Я»), является телесность. Здесь тоже есть биоэволюционные, транскультурные константы.

Телесный канон и гендерная иерархия

Главный принцип гегемонной маскулинности – мужчина не должен ни в чем походить на женщину – распространяется и на репрезентацию мужского и женского тела. Как бы ни варьировались религиозно-философские метафоры маскулинности и фемининности, оппозиция мужского и женского строится по одним и тем же осям: субъект – объект, сила – слабость, активность – пассивность, жесткость – мягкость. Дело тут не столько в анатомии, сколько в том, что «мужчина создается своими деяниями, а женщина – своими свойствами» (Schehr, 1998. P. 79).

Одной из главных функций телесного канона издревле была демаркация мужского и женского. Переодевание мужчин в женскую одежду и наоборот, за исключением особо оговоренных случаев (ритуальное переодевание, карнавал), воспринималось как нарушение божеских и человеческих законов и строго наказывалось. Различными были и способы художественной репрезентации мужского и женского (Кон, 2003б). В архаическом искусстве изображения мужчин подчеркивают прежде всего их властные функции, мужчина ассоциируется то с фаллосом, то с социальным статусом. Античная Греция гуманизирует мужское тело, видя в нем воплощение божественной красоты, грубый фаллицизм сменяется элегантной эротикой. Средневековое христианство отрицает античную поэтику телесности, пренебрегая красивым телом ради одухотворенного лица. Возрождение пытается сочетать обе традиции, утверждая гармонию плоти и духа. В искусстве классицизма тело снова идеализируется, подчиняется формальному эстетическому канону красоты. Романтизм положил начало исследованию мужской субъективности, показав, что мужское тело может быть не только красивым и сильным, но и ранимым. Реализм и натурализм деконструируют идеализированную красоту в пользу естественности; изображение обычных мужчин в обычных ситуациях способствует индивидуализации и психологизации мужского тела. Развитие физической культуры и спорта создает новые возможности телесной самореализации, но мускулистое атлетическое тело легко превращается в военизированное, становясь символом антиинтеллектуализма и фашизма. Модернизм и постмодернизм деконструируют все и всяческие каноны мужественности; благодаря текучести, съемности и множественности гендерных идентичностей, мужское тело теперь может быть и не совсем мужским, и не вполне телом. Гомоэротический взгляд и женский взгляд на мужское тело еще больше усиливают эти тенденции. В противовес им снова возникает тоска по «настоящему мужскому телу», и мечта о нем реализуется не столько в элитарном искусстве, сколько в массовой культуре.

Соответственно менялись и формы одежды. До наступления буржуазной эпохи стереотип маскулинности не исключал многоцветья и разнообразия. Знатные и богатые мужчины старались не уступать своим женам в роскоши и изощренности нарядов, и это не воспринималось как недостаток мужественности. Мужское «украшательство» нисколько не противоречит законам эволюционной биологии и, возможно, даже вытекает из них; у многих видов самцы обладают более яркой и привлекательной внешностью, чем самки (хвост у павлина, грива у льва, рога у оленя и т. п.).