Книга Упущенный шанс Врангеля - Александр Широкорад

Поскольку в тексте приказа о земле были упомянуты волостные учреждения, барон повелел создать их. В начале июля завершила свою работу комиссия по рассмотрению законопроекта о волостном земстве, работавшая под председательством начальника гражданского управления С.Д. Тверского. Волостная реформа явилась закономерным «довеском» к земельной.

В приказе Врангеля от 15(28) июля говорилось: «Кому земля, тому и распоряжение земским делом, на том и ответ за это дело и за порядок его ведения». Восстанавливалось упраздненное деникинским правительством волостное земство. Избирательное право получили землевладельцы, духовенство, оседлые арендаторы и служащие. Речь шла, таким образом, о формировании преимущественно крестьянского самоуправления, но с оговоркой: председатель волостной управы исполняет обязанности волостного старшины и в качестве такового подчиняется уездному начальнику. Что и обеспечивало сохранение бюрократического контроля над земскими учреждениями.

В сентябре положение о волостном земстве было дополнено положением о земстве уездном. Согласно последнему, уездное земское собрание имело право высказать губернатору свои соображения о дальнейшей судьбе губернского земства. «Если уезды признают необходимым, губернская организация будет сохранена, но уже как добровольный союз земств, в противном случае она может быть заменена областной земской организацией или совершенно уничтожена».

Это был курс на устранение земской оппозиции. «Вся сельская интеллигенция – учителя, врачи, фельдшера… лишались права участия в волостных земствах… В сущности это было упразднение старого земства, земства, двигавшегося “цензовой” или “демократической” интеллигенцией, земства, имевшего свои навыки и традиции. Создавалось новое крестьянское самоуправление с преобладающим влиянием волостных старшин, подчиненных администрации». Ликвидировалось «средостение» между властью и народом в лице интеллигенции. Создавалась вертикаль: бюрократия – крестьянство, не имеющая промежуточных ступеней.

В маленьком Крыму в государственном аппарате Врангеля служило 10—12 тыс. гражданских чиновников. Кроме того, примерно 10 тысяч офицеров занимались гражданскими делами.

Выплачивать нормальное жалованье такой ораве была нечем. Так, месячное жалованье чиновников 16го – 7го – 4го классов в мае 1920 г. составляло 7—16—27 тыс. рублей и вместе со всеми прибавками покрывало от 5 до 25 % семейного прожиточного минимума. В сентябре оклады были увеличены в два раза, но в октябре инфляция съела эту прибавку, и жалованье вновь стало покрывать лишь 5—10 % прожиточного минимума. Бедственное положение чиновничьих семей усугублялось еще и тем, что за зиму – весну они продали все, что еще можно было продать, и теперь этот источник дохода у них иссяк. Поэтому чиновникам не оставалось ничего другого, кроме как вымогать взятки и заниматься казнокрадством.[72]

Князь Оболенский так описывал свою жизнь в Симферополе в 1920 г.: «Мне лично и моей семье, жившей на мое “огромное” по сравнению с другими жалованье, приходилось отказывать себе в самых основных потребностях жизни сколько-нибудь культурного человека: занимали мы маленькую сырую квартиру на заднем дворе, о прислуге, конечно, и не мечтали, вместо чая пили настой из нами собранных в горах трав, сахара и масла мы не потребляли совсем, мясо ели не больше раза в неделю. Словом, жили так, чтобы только не голодать. Одежда и обувь изнашивались, и подновлять их не было никакой возможности, ибо стоимость пары ботинок почти равнялась месячному окладу моего содержания…

Конечно, голод не поощряет держаться на стезе добродетели, и люди, которые когда-то были честными, постепенно начинали, в лучшем случае, заниматься спекуляцией, а в худшем – воровать и брать взятки… В России, где честность никогда не являлась основной добродетелью, во время Гражданской войны в тылу белых войск бесчестность стала бытовым явлением».[73]

Одной из важнейших причин, вызвавших тотальную коррупцию, был психологический фактор. До 1917 г. царский чиновник служил царю и России. Советский функционер мог жить впроголодь, мечтая о построении нового справедливого государства. А в Крыму в 1920 г. чиновник испытывал мало пиетета перед самозваным правителем, да еще и немецким бароном. Замечу, что немецких баронов и генералов на Руси не любил не только простой народ, но и лучшие полководцы, ученые и писатели, вспомним Румянцева, Потемкина, Суворова, Кутузова, Скобелева, Ломоносова, хирурга Пирогова, писателей Пушкина, Гончарова, Льва Толстого и т. п. Само по себе явление Правителя России барона фон Врангеля было сказочным подарком пропагандистам Красной Армии.

Крымские чиновники в отличие от 1919 г. больше не говорили о походе на «златоглавую» Москву, посмеивались над победными сводками газет, где барона сравнивали с Александром Македонским. Предметом спора на политическую тему был единственный вопрос – когда собирать чемоданы. А рядом голодная семья! Да как тут не воровать самому честному чиновнику?

Правитель периодически издавал грозные указы против взяточников и казнокрадов, «подрывающих устои разрушенной русской государственности», грозил каторгой и смертной казнью, которая была введена в октябре. Но проку от этих угроз не было никакого. Провалилась и кампания официальной прессы, взывавшей к патриотическим чувствам чиновников под лозунгом «Брать сейчас взятки – значит торговать Россией!» Бесполезны были и разглагольствования авторов некоторых статей о том, что «ничтожное жалованье, дороговизна, семьи – все это не оправдание для мздоимства».

Историк С.В. Карпенко пишет: «В целом эффективность работы чиновников Белого юга в 1920 г. была еще ниже, чем в 1919 м. Чувство долга, годом раньше еще питавшееся расчетами на чины, награды и продвижение по службе “после Москвы”, быстро сходило на нет. Главным мотивом занятия должности в государственном аппарате стало использование служебного положения в корыстных целях, и с каждым новым днем этот мотив усиливали ощущение непрочности положения и катастрофический рост цен. Только для кого-то корысть сводилась к желанию спасти себя и свои семьи от голода, а для кого-то – к “благоприобретению” капитала для безбедной жизни за границей после падения Врангеля».[74]

Борьба Врангеля с коррупцией вносила еще больший беспорядок в его администрацию. В.А. Оболенский писал, что, по мнению барона, аппарат управления можно упростить и устроить на манер полевого штаба – стоит только приказать. За апрель – май Врангель отдал приказы о расформировании более пятисот военных и гражданских учреждений, но эта кавалерийская атака на бюрократию особого успеха не имела, поскольку офицеры, откомандированные из упраздненных тыловых учреждений на фронт, не веря в победу и не желая рисковать жизнью, добивались откомандирования в другие, вновь создаваемые тыловые учреждения и в итоге все-таки покидали фронт. Чиновники также перекочевывали из упраздненных учреждений во вновь открывавшиеся. Сделать это было не сложно, так как новые учреждения являлись продолжением старых, хоть и под новой вывеской, но под руководством тех же начальников. Главы ведомств и руководители учреждений стремились постоянно расширять подчиненные им аппараты, поскольку это расширяло бюджетное кредитование и делало службу «доходнее». Поэтому вместо упраздненных скоро возникали новые учреждения, множилось число управлений, отделов и канцелярий. И, по сути, весь этот процесс свелся к «калейдоскопической перемене фамилий и вывесок, а зачастую даже только последних».[75]