Книга Изменяю по средам - Алена Левински

– Козел! – выкрикнула Лидочка из домика. – Пошел вон, животное!

– Козел? – переспросил Ганс, роняя листы с распечаткой сказки. – Я не делал козел…

Надюха опасливо приоткрыла дверь, увидела неподвижное тело волка, вскрикнула и тут же захлопнула ее обратно.

Мужик всплеснув руками, опустился на колени перед несчастным Дениской, приподнял маску и потрепал поверженного по щекам.

– Денисушка, простите… – промямлил он.

Лидочка решительно вышла из домика.

– Что ты себе позволяешь? Что ты тут устраиваешь? – заклокотала она справедливым негодованием. – Что ты мне жизнь портишь? Развелись так развелись!

По рядам зрителей прокатился гул неодобрения.

– Лида, прекратите это! – донесся грозный шепот Сусанны Ивановны, спрятавшейся в углу сцены.

– Пошел вон! – царственно сказала Лидочка седому.

Дениска сел, снял маску и обалдело оглядел зрителей.

– Что это было? – спросил он слабым голосом.

– Это мой бывший муж, – ответила Лидочка, помогая ему встать. – Козел!

– Лида, – взмолился седой в костюме, – вернись… давай попробуем еще раз…

– Никогда! – отрезала Лидочка, надевая Дениске маску.

– Прекратите! Немедленно прекратите! – шипела из угла Сусанна Ивановна.

– Я не уйду! – по-детски обиженно выкрикнул седой.

Зрители зааплодировали. «Три поросенка» из сказки для малышей превращались в семейную драму.

– Я сказала – вон! – крикнула Лидочка.

– Я люблю тебя! – решился седой на последний аргумент.

Ганс, отбросив бумаги, захлопал в ладоши, а за ним и весь зал.

Лидочка мрачно обвела взглядом собравшихся, поправила пятачок и грозно обратилась к зрителям:

– Смерти моей хотите? Бесчестья?

Зал взорвался, Сусанна Ивановна топнула ногой:

– Лидия Валерьевна, вы будете виноваты в срыве корпоративного мероприятия!

– Лида! – седой упал на колени, чем вызвал бурю восторженных возгласов. – Я умоляю тебя! У нас же дети…

– И внуки, – добавила я из-за ширмы, где скрывались актеры, не задействованные в этой душераздирающей сцене.

– Надо пробовать еще раз! – кричал, хлопая Ганс. – Эх, раз, еще раз!

– Попробуй еще раз! – скандировал зал стоя.

Седой пополз на коленях к Лидочке, собирая в дорогие брюки деревянные занозы.

Лида растерянно оглядела буйствующую аудиторию, посмотрела на мужа, потом в угол – на Сусанну Ивановну.

– Ну… – начала тихо.

Все замерли.

– Ладно, – произнесла гордо, с высоко поднятой головой.

Седой вскочил и запрыгал по сцене. Потом попытался обнять Лидочку, но охранники увели его под бурные аплодисменты благодарных зрителей.

Несмотря на всеобщее возбуждение, нам удалось доиграть триллер про трех поросят. Успех был ошеломляющим, публика начинала вскакивать с мест, как только появлялась Лидочка.

Ганс был совершенно счастлив. Он выскочил на сцену, когда мы закончили, и кланялся зрителям, словно неваляшка. Это был его звездный миг, его успех, воплощение его детских грез. Наверняка этот скромный немецкий юноша всю жизнь мечтал стать великим артистом или, на худой конец, модным режиссером. Глядя на его лучистые глаза и ликующую улыбку, я с тревогой подумала, что «Поросята» – это только начало. Вероятно, нам придется еще не раз воплощать детские фантазии Ганса и реализовывать его тайные мечты.

Потом мы пили коньяк, ели щедрые сочные ломти мяса и веселились. Я даже танцевала. И впридачу разодрала локоть, то ли когда от ветра рухнул большой зонт и я пыталась спасти часть еды в легких одноразовых тарелках, то ли когда завалился мой партнер по танцу и увлек меня за собой на сырую затоптанную траву. Так или иначе, я решила считать праздник вполне удавшимся. Тем более, что Лидочка с мужем весь остаток вечера просидели за столиком вдвоем – разговаривали. Потом я краем глаза видела, что она всплакнула, а он обнимал ее нежно и вытирал слезы клетчатой салфеткой.

Когда время близилось к десяти и зажглись мутные пузатые фонари с завитушками, мы с Надькой, расчувствовавшись, пошли обнимать Ганса и благодарить его за все. Тот, не ожидая такого счастья, сначала засмущался и зарделся алым румянцем, однако быстро сориентировался и ущипнул Надьку за попу.

Она возмущенно вскрикнула, а немец игриво подмигнул и сказал:

– Платье – я, я, дас ист фантастиш.

«Вот, оказывается, какая он сволочь! – подумала я. – А ведь Лидочка говорила, что он ко мне неровно дышит… Все мужчины одинаковы. Мы им верим, а они…»

Надька нервно хихикнула и убежала в темные кусты.

– И ты тоже – яя, – повернулся ко мне Ганс, сверкая хмельными глазками. – Я помню, – продолжал он, – Германия, колокольчик. Ты его любишь?

– Кого? – опешила я.

– Я все понял, ты воровал колокольчик… – заговорщески зашептал Ганс, потирая влажные ручки. – А я платил, платил…

– Я могу вернуть, – быстро сказала я, в ужасе вспоминая дикую сцену в сувенирном магазине.

Черт меня тогда дернул вцепиться в эту сову. Сейчас валяется дома, никому не нужная.

Где-то рядом бибикнула машина. Мы повернулись. В темноте загорелись фары, и я увидела наш старенький жигуль. Антон ждал меня на узкой дорожке перед калиткой в парк. И, кажется, все слышал.

Глава 24

Плененные в супермаркете

Когда я прохожу таможню, меня посещает странное чувство. Возникает иллюзия, что с моих костлявых плеч сбрасывается пара-тройка лет или даже целых пять, и становится легче дышать и передвигаться в пространстве. Не кардинально, но чуть-чуть – и то уже хлеб.

А главное, вдруг начинает казаться, что впереди не все ясно. Не столь очевидны повороты судьбы, ее ординарность и изматывающая круговерть. И стоя у карты-схемы своей жизни, где разноцветными стрелками холодных тонов расписаны все ходы, вдруг теряешь четкость изображения, и уже ни в чем не уверен, ничего не можешь предугадать и внутренне готовишься к сюрпризам судьбы. Хорошо это или плохо – неизвестно, как и неизвестно, можно ли применить к судьбоносным переменам категории оценки «хорошо» и «плохо».

Антон был тих и печален. Привез нас в Шереметьево, долго обнимал Гришку, как будто прощаясь на год. На меня почти не смотрел, бросил пару осторожных взглядов исподлобья. Потом снял наши чемоданы с тележки, поставил на черную ползучую ленту и вздохнул:

– Хорошо вам отдохнуть. Звоните.

– Ладно, – тихо сказала я. – Ты тоже звони. Мобильный всегда со мной.

– Только не потащи его в воду, – не удержался муж, и его лицо стало привычным и родным.