Книга Полторы минуты славы - Светлана Гончаренко

— Какая милиция? О чем вы говорите? — фыркнула она. — Когда даже экстрасенсы уверены, что Федя скончался? Вы его, к сожалению, не знали близко. У Феди была такая внутренняя сила, такая явно ощутимая аура, такая личностная мощь и, в конце концов, такая неодолимая сексуальность, что не почувствовать этого невозможно! Особенно на глобусе. Федя был невероятно харизматичен.

— Наслышан, — не стал спорить Самоваров. — Мне только неясно, чем могу…

— Вот об этом-то и речь! — спохватилась Катерина и снова сквозь пиджак и рубашку обожгла Самоварова жаркой ладонью. — Николай! Вы должны найти труп Феди! И чем скорее, тем лучше.

Самоваров опешил. Час от часу не легче!

— Может, экстрасенсу на глобусе виднее будет? — начал он.

— Экстрасенс уже работает, не беспокойтесь, — заверила Катерина. — Вы снова пойдете параллельными путями. Один раз это уже дало прекрасный результат. Теперь задача гораздо конкретнее: мне нужен труп Феди.

— Но зачем?

Самоваров тут же понял, что задал бестактный вопрос. Однако Катерина ничуть не смутилась.

— Если что-то происходит… — сказала она и снова покосилась на шкаф с инструментами. — Если что-то случается, то это что-то должно иметь начало, продолжение и конец, правда? Продолжение может быть сколь угодно долгим. Но вот долгое ожидание конца часто невыносимо! Да, действие должно развиваться, а не стоять на месте. Я схожу с ума, я гибну, когда жизнь останавливается. Вы понимаете меня?

Самоваров неопределенно пожал плечами. Интересно, куда она клонит?

— После того как Федя пропал, моя жизнь остановилась, — продолжала Катерина. — Внешне она, конечно, бурлит. Все перекосилось и перевернулось с ног на голову. На меня свалились новые заботы — этот ужасный сериал да еще и городской День бегуна, за который Федя взялся и даже получил аванс. Но это все внешнее! Моя внутренняя жизнь остановилась. Я должна пережить потерю Феди. Для этого требуется определенность…

— Иными словами, труп?

— Да! — обрадовалась Катерина тому, что Самоваров такой догадливый. — Мне надо твердо знать, что прежнее уже кончилось и начинается новое. Недавно мне повстречался один незаурядный человек…

«Так вон оно что! — разочарованно подумал Самоваров. — Как все банально! И стоило огород городить про харизматичность?»

— Это не то, что вы подумали! — строго одернула Катерина его прозаические мысли. — Мы с этим человеком знакомы совсем недавно. Нас ничто пока не связывает, кроме секса. Это исключительно одаренный человек, музыкант. Я не вполне еще определилась, но… С каждым днем у меня складывается убеждение: нам суждено многое сделать вместе. Понимаете, последнее время меня стала тяготить речь, засоряющая сценическое пространство. Я хочу иного. Только пластика и тромбон! И тема — вечное непонимание между мужчиной и женщиной.

Самоваров очень не любил рассказов о творческих планах. Катерина Галанкина утомила его. Хотя в музее в любое время года было прохладно, нестерпимый послеполуденный жар глядел в окна. Был он бел и неподвижен. С Самоварова градом катил пот.

— Какой тяжелый сегодня день, — заметил он и утер лицо носовым платком.

— Будет гроза, — сказала Катерина. — Я чувствую! У меня кружится голова и страшный холод вот здесь.

Она уперла руку в живот, под тяжелую свою, неотразимую грудь. Ее зелено-карие глаза медленно оглядели мастерскую. На этот раз они миновали шкаф с инструментами и остановились на китайской шкатулке.

— Интересная штука! — сказала она врастяжку, склонив голову.

Самоварову стало досадно, что с ним кокетничают. Жара страшная, дел невпроворот, повода никакого он не давал, но Катерина зачем-то принялась строить ему глазки. Вернее, глазищи. Неужели он так глупо выглядит в этом ворсистом пиджаке?

Катерина встала, подошла к полке, взяла шкатулку.

— Это ведь раковинки, да? — спросила она и постучала ногтем по инкрустированному боку шкатулки. — Выглядит довольно натуралистично. Вообще-то я этого не люблю — лепестки как живые, бабочка, жучок. Однако выполнено не без изящества. Послушайте, подарите мне этот ящик!

— Нет, — без всяких церемоний отказал Самоваров.

— Но почему? Мне художники часто дарят свои вещи. Вот посмотрите — это, например, авторские работы Кизимова.

Она растопырила перед лицом Самоварова все свои пальцы: на семи из десяти красовались серебряные перстни с яшмой и керамзитом. Суровый стиль Кизимова Самоварову был отлично известен.

— Милые вещицы. Но я не имею права ничего дарить — все предметы здесь принадлежат не мне, а музею, — сухо сказал Самоваров.

— Да бросьте! — улыбнулась Катерина. — Тошик уверял, что тут полно и ваших собственных вещей. Вы ведь коллекционер?

Самоваров упорствовал:

— Своих вещей на рабочем месте я не держу.

— А что, это тоже принадлежит музею?

Катерина кивнула на вешалку, где чинно разместились рабочие халаты Самоварова и его же старая кожаная куртка.

— Нет, конечно. Это мое. Но только это!

— Тогда я беру куртку.

Она сдернула куртку с колышка и ловко набросила на себя. Сразу стало заметно, что наименее затертые фрагменты своего одеяния Самоваров уже использовал для каких-то благих целей. Поэтому на их месте зияли аккуратные дыры.

— Итак, это мое? — с вызовом спросила Катерина.

В ее глазах цвета тины вдруг возгорелся странный злой огонь.

— Нет, мое, — ответил Самоваров как можно невозмутимее. — Эта куртка мне еще понадобится.

— А вы не так просты, как кажетесь!

Кто-то из телевизионщиков уже говорил ему на днях то же самое. С чего они взяли, что он простак? Совсем, бедняги, не разбираются в людях. Потому и сериал у них дрянной.

Самоваров поднял сброшенную Катериной куртку и бережно вернул на прежнее место. Когда он обернулся, то увидел, что Катерина мирно сидит на диване и раскуривает сигарету. Однако ее раздражение еще не вполне улеглось.

— Какая у вас пепельница пошлая, — презрительно заметила она. — Коллекционер, а что за вкус! Такие штуки только в дешевых кафешках водятся.

— Пепельница оттуда и есть. Видите, сбоку надпись «Холодок»? Это кафе-мороженое на проспекте Серафимовича, — не стал скрывать Самоваров.

— Что, сперли, не побрезговали?

— Да. Только не я, к сожалению.

Катерина рассмеялась и перестала сердиться. Она посмотрела в окно.

— Смотрите, как потемнело! Будет классическая гроза в начале мая — если считать по старому стилю, — сказала она. — Простите за то, что я тут ерунды наболтала. Не нужна мне ваша куртка. Нервишки шалят! Этот Ибсен меня доконает — во вторник премьера. Жизнь идет, а Феди нет. Найдите мне Федю! Или то, что от него осталось. Тогда прошлое станет прошлым, а для меня наконец начнется весна. Для всех она уже кончается, а я все никак ее не дождусь. Спасите меня!