Книга Дальний поход - Андрей Посняков

– Обратить… Так сперва дождаться надо!

– Дождемся! – уверенно кивнула Настена. – Обязательно дождемся, про то мне видение было.

– Видение! – Ус-нэ ахнула. – А ну-ка, милая, расскажи!

– Как раз третьего дня во сне и привиделось. Вот будто подходим мы собою к старому нашему острогу… а тут, по морю-то, струги – один за одним – плывут.

– Плывут!

– Паруса на стругах парчовые, и казаки все в кафтанах нарядных, мой Иван – в белом, с узорочьем серебряным, остальные – в голубых, в синих, малиновых… Красота – не отвести глаз!

– А Маюни… В каком? – опустив глаза, несмело поинтересовалась Устинья.

– В зеленом, – Настя не моргнула глазом. – С цветами.

– С цветами?

– Ну, узорочье такое. Вышивка.

– А-а… А какие цветы – колокольчики или там, может, ромашки?

– Ни колокольчики и ни ромашки, а… лилии! Желтые такие, красивые.

– Лилии… – Ус-нэ улыбнулась. – Ох, дождаться бы… тогда все и решим.

Настена погладила подругу по голове:

– Дождемся, милая! Ты только верь!

– Я верю. Вот тебя послушала – и верю.

Хитрая атаманская жена, конечно же, никакого такого сна не видела, просто придумала его вот прямо сейчас, чтоб подбодрить приунывшую было подругу.

Подбодрила. И, довольная собой, предложила:

– Давай-ко, подальше от казаков да дев отойдем да обмоемся.

– Пойдем! – обрадованно вскочила Устинья.

– Только наших сперва позови – Олену, Аврааму, Онисью…

– Авраама-то с маленьким…

– Ничего, Тертятку посидеть попросит. Та не откажет – девка добрая.

Проснувшись, Митаюки-нэ посмотрела на спящего рядом мужа. Справный казак был Матвей Серьга, сильный, уверенный в себе мужчина, с мощными руками и широкой, испещренной многочисленными шрамами, грудью. К невенчанной жене своей он привязался вполне искренне… вернее, это Митаюки его к себе привязала колдовством своим, а еще больше – постелью. Ох, не зря в доме девичества обучили ее древнему искусству плотской любви – вот и пригодилось! И сама спаслась, и даже кое-чего добилась… и продолжала добиваться, и до цели-то нынче оставалось совсем чуть-чуть! Ловко все получилось: и с отъездом казаков с ясаком, и с болезнью придуманной. Впрочем, не совсем придуманной – четырех-то парней, тех, что постарше, пришлось уморить – больно умные оказались, ведовству поддавались плохо, могли навредить. Вот и пришлось… Конечно, в иное время можно было б и любовью их к себе привязать, запросто. Да только вдруг Матвей узнает? Не простит, нет. Убьет и ее и их… так пусть лучше они одни погибнут за-ради благого дела. Славно, славно вышло – испугались все не на шутку, молебен было хотели затеять, да никто толком требы не знал. Главный-то колдун – отец Амвросий – с казаками, с ясаком отправился, туда же хитрая Митаюки-нэ многих ватажников, кто ей не верил, мешал – или помешать мог, – спровадила, крови своей на колдовство не жалея, даже ведьму Нине-пухуця о помощи пришлось просить – спасибо, не отказала, старая, правда, заметила, что долг платежом красен. Правда, покуда об этом не напоминала, но в любой миг вспомнить могла.

Славно, славно тогда вышло – из справных, всеми уважаемых, казаков в остроге один Матвей Серьга остался, остальные так, молодняк – муж подружки, Тертятки, Ухтымко да другие парни, из которых веревки вить. Славно! Еще бы сейчас все, как задумано, сладилось! Помоги, великая Праматерь Неве-Хеге, а ты, почтенный кровавый Нга-Хородонг – не препятствуй. Четыре жертвы тебе подарила… И еще подарю, не думай!

Матвей Серьга во сне заворочался, заскрипел зубами – видать, что-то нехорошее привиделось. Юная ведьма покосилась на него, на всякий случай натянув на лицо улыбку. Любила ли она своего бледнолицего дикаря – мужа? Скорее нет, нежели да. Да за что было любить? За то, что когда-то он – в числе многих других – взял ее силой? За то, что разграбил родное селение Яхаивар, причинив много зла не чужому для колдуньи народу?! Убить за такое мало! Однако не настало еще время – убить, и, может быть, не настанет. Пока супруг послушен, пока делает все, что ему нашептывает молодая, искусная в плотских утехах женушка.

– О боже! – Вздрогнув, Матвей распахнул глаза и, приподнявшись, затряс головой. – Привиделось, будто драконы на нас напали!

– А хоть бы и напали! – улыбнулась супруга. – Ты, мой могучий богатырь, всех разом бы их победил. Ну, ведь правда?

Матвей хмыкнул и, ничего не ответив, прикрыл глаза, ощущая, как Митаюки-нэ гладит его по груди теплой ладонью, как прижимается жарким нагим телом, извивается, трется… Нет, ну кто ж такое вынесет-то?

Резко открыв глаза, казак обнял жену, поглаживая ее по спинке и чувствуя, как упругие соски юной женщины царапают кожу. Вот Митаюки отпрянула, привстала и, склонившись над мужем, принялась покрывать его тело поцелуями, настолько жаркими и стыдными, что Серьгу бросило в пот… и было очень, очень приятно. И он знал, что так будет!

Нежные пальчики любвеобильной супруги, пробежавшись по груди, спустились ниже… Матвей застонал, чувствуя, как Митаюки дернулась, отклонилась назад… и вновь уперлась в грудь казака своими жаркими упругими сосками, кои хотелось целовать и ласкать беспрерывно, всегда…

Ах, как стало сладко, какая нега охватила обоих, когда щемяще-ноющая тяжесть, возникшая внизу живота, вдруг устремилась высоко-высоко в небо!

– Милая моя, – хрипло дыша, Матвей погладил приникшую к нему жену по спине. – Люба!

В такие моменты – довольно-таки частые! – он чувствовал себя самым счастливым на свете, за что искренне благодарил Господа, Богородицу-деву и всех святых, и каждый раз все собирался уговорить женушку принять крещение, чтоб дальше жить уже не в грехе, а в истинном благоверье и счастье, воспитывая будущих детей. Должны, должны бы уже народиться, детки-то – скоро!

Улучив момент, Матвей мягко погладил животик супруги, и та, резко отпрянув, вдруг сверкнула глазами, бросив в голову мужа заклятье – чтоб ни о детях не вспоминал, ни о крещении, чтоб только одно б помнил – то неземное блаженство, что получал от любимой жены и за что был бы бесконечно благодарен.

О, хитрая Митаюки-нэ прекрасно освоила учение дома девичества: мужа надобно так ублажать, с таким тщанием, чтоб он ежели б на чужих баб и посматривал бы – так лишь с холодным презрением. Ну, кто еще ему доставит… такое?! Эти, что ль, бледнолицые поганки, что лежат в постели, как бревна, не умея толком ублажить мужа? Да уж, будут они стараться, как же! По их вере такое – грех, и они в это верят – вот ведь дурищи-то!

Истинно – глупые нерпы.

Над головою, сквозь прожженные искрами костра прорехи в шатре, сверкали далекие звезды, слышно было, как с шумом пролетела над головой крупная ночная птица… вот где-то в отдалении закуковала кукушка, вот кто-то вспорхнул… и послышались чьи-то шаги.

– Стой, кто идет! – донесся негромкий возглас.