Книга Витязь. Замок людоеда - Степан Кулик

Глава шестая

Уж не знаю, каким макаром бывший браконьер Аксель сумел договориться с сороками, но на этот раз ни одна сварливая птица не выдавала место засады. И если бы я не был уверен, что отряд пана Лешека точно находится здесь — то и сам мог бы усомниться.

Небольшая рощица тихо шумела листвой под легкими порывами теплого ветра, а мягкая и густая трава на опушке, казалось, росла только для того, чтоб усталому путнику было, где прилечь и отдохнуть.

А я лягу-прилягу, край гостинца старого.

Я здорожився трохи, я хвилинку посплю…

Спокойная мелодия сама зазвучала в голове. Словно я действительно находился в туристическом походе или на маевке, а не готовился сразиться насмерть с целой кучей разозленных, как шмели, тевтонских рыцарей. Которые, несмотря на христианскую символику и показную святость, совсем не мальчики из церковного хора.

Тевтонский орден, хоть и с благословения папы, владения свои не в подарок получил, а мечом завоевал. Им же и удерживал в повиновении… Не зря крестоносцы, где бы ни осели, в первую очередь не деревни и города строили, а крепости и замки.

Рыцари приближались. Живописно. Не традиционным клином, именуемым военными историками «железной свиньей», но все равно впечатляющее зрелище. Не для слабонервных.

«Великолепная семерка», двигающаяся впереди отряда, занимала всю ширину дороги плотной стеной, состоящей из лошадей, ощетинившихся, как единороги, боевой сбруей с железными шипами на морде и груди. Щитов — с черными крестами на белом поле. А над ними, как пулеметные башенки, размеренно покачивались железные горшки шлемов, разукрашенные всем, что только взбрело в голову дизайнеру-броннику. От павлиньих перьев до бычьих рогов и других опознавательных знаков вроде открытой длани. А над ними, на концах поднятых копий, как ленточки на свадебном дереве, развевались разноцветные баннеры.

Зачинщики, стало быть. То есть те, кто первыми захочет насадить меня на вертел…

— Маркграф фон Айзенштайн, — не снимая шлема, прогудел кто-то из первой шеренги, — вы оскорбили словом и делом Орден рыцарей-храмовников. Готовы ли вы смыть нанесенное вами оскорбление кровью, или падете ниц перед мощью воинов Господа и отдадите себя на наш справедливый суд?

— Господин рыцарь Прячущий лицо, я назвал место и предоставил вам выбор оружия… Нужен еще какой-то ответ?

— Нет, — прогудел тот же голос. После чего тевтонец в центре семерки наклонил копье и прикоснулся острием к моему щиту. — Мы услышали твой ответ, маркграф фон Айзенштайн, более известный как рыцарь Лишенный наследства. А шлемов мы не снимаем потому, что никто из нас не испытывает к тебе личной вражды. Ты будешь сражаться не с кем-то из нас, а со всем Тевтонским орденом.

Отличный ход. В том смысле, что если мне удастся выжить, то даже пожаловаться будет не на кого. Тех, кто на меня напал, я в лицо не видел, а бодаться с целым орденом затея бессмысленная.

— Я услышал много слов, — в лучшем стиле храброго изгоя, растерявшего в походах останки былого воспитания, я демонстративно сплюнул под ноги коню (интересно, в эти века такой жест уже что-то означал?) и продолжил изображать задиристого забияку. — Но так и не понял: какое оружие доставать? Чем биться будем? Или вы предпочтете словесный поединок?

— Как и пристало рыцарям, мы скрестим копья, — последовал надменный и слегка презрительный ответ.

Что ж, я не обманулся в своих предположениях.

— Годится… Вот только одно небольшое препятствие имеется… Для штурма Розиттен, как вы догадываетесь, мне копье было без надобности. А забрать его у Конрада вместо трофея не сообразил…

Переждал, пока уляжется глухое ворчание, и продолжил как ни в чем не бывало:

— Не будет ли кто-нибудь из господ рыцарей так любезен, чтоб одолжить мне свое? Вернуть в целости не обещаю, но добычи будет много. Найду, чем расплатиться.

Теперь храмовники заворчали гораздо громче. Отдельных голосов не разобрать, а в целом очень похоже на то, как ворчит старый пес на чужака, приближающегося к его территории. Пардоньте, господа, не я первый начал задираться, а теперь уж будьте любезны. Назвался груздем…

— Нет, я, конечно же, могу отправить слугу в рощу и велеть срубить подходящее деревцо… Но не будет ли урона рыцарскому достоинству, если я стану вышибать вас из седел не благородным оружием, а обычным дрыном? Впрочем, какое мне дело до вашей чести? Решайте сами…

Прикололся, в общем, но совершенно неожиданно к этой шутке юмора тевтонцы отнеслись с пониманием.

— Твоя забота о чести ордена и достоинстве братьев весьма благородна и похвальна, рыцарь Лишенный наследства. Мы дадим тебе оружие и будем предоставлять новое копье каждый раз, когда сломается прежнее. До тех пор, пока ты сможешь его держать, а в седле останется хоть один из нас, — торжественно произнес главный храмовник.

Он подал знак, из задних рядов выехал вперед оруженосец и очень вежливо протянул мне боевое копье. Острием вверх. Не шутят, значит. Мирный исход дела не предусмотрен.

— А теперь приступим, — провозгласил все тот же немец. — Разъезжаемся, и пусть победит сильнейший.

К барьеру, значит. Что ж, как говорили спартанцы: «Либо грудь в крестах, либо голова в кустах».

Отлично сбалансированное копье лежало в руке как влитое и будто успокаивало: «Не боись, рыцарь, не подведу. Зададим жару супостату».

Ночные дежурства способствуют не только хорошему сну, но и процессу самообразования: несмотря на то что даже короли гибли на турнирах от попавшей в глаз щепки, в целом, статистика утверждала, что количество убиенных от рубящих и стреляных ран на порядок выше, чем тех, кто пал в битвах и на турнирах от копья. Стало быть, шансы мои выйти целым из очередной передряги не так уж и малы. Несмотря на полнейшее незнание предмета…

Шагов через тридцать Аксель, который вел моего коня под уздцы, остановился и развернул нас в обратную сторону.

— Прикажете подать сигнал нашим, господин барон?

— Что? — задумавшись о предстоящем поединке, я даже не сразу сообразил, о чем говорит оруженосец.

— Вы же не будете с ними всеми биться, ваша светлость? — поправил перевязь меча Аксель. — Прикажете подать сигнал? Парни пана Лешека мигом всех спешат. И уж тогда поглядим, чья возьмет.

— Еще как буду… Если бы тевтонцы навалились на нас без разговоров, всей кучей, я не промедлил бы и секунды. Но они вызвали меня на поединок. И удар в спину теперь уже станет моим бесчестьем. А ты хотел бы служить человеку без чести?

Во, опять меня понесло! Точно, бытие определяет сознание. Пока считался варваром, никакими кодексами не парился, а как влез в сиятельную шкуру, так постоянно на всю эту высокопарную бодягу срываюсь. Ой, чую, не доведет меня роль благородного дона до добра. Нельзя на двух стульях усидеть. Это даже Румате[50]не удалось…