Книга Лоредана. Венецианская повесть - Эмилио Мартинес-Лазаро

И тут начались самые тяжелые бедствия, сначала ссора между отцом и дочерью. Младенца отняли у нее и передали кормилице для усыновления. Как могла она, вдова и одна из Лореданов, оставить его и признать своим? И разве у нас был выбор, если Лоредана собиралась жить в Венеции? Что ж, даже князья этого мира не всегда могут добиться желаемого. Лоредана отчаянно желала оставить младенца при себе и яростно сражалась за то, чтобы вернуть его. Она с кулаками бросалась на собственного отца. Она хотела сама нянчить своего ребенка, и когда его у нее отобрали, что-то внутри ее, казалось, раскололось на части. В нее словно вселился демон. Душа ее разлетелась в разные стороны. Она кричала, выла и билась в ярости, и по правде говоря, превратилась в зверя. Даже не пытайтесь представить себе это зрелище. Затем все прошло, и она отказалась от еды, перестала говорить, двигаться и заботиться о себе. Она все сидела и сидела в углу комнаты, глядела в одну точку и только иногда стонала или скулила, словно из глубины души, поэтому звуки были приглушенными и едва слышными. Иногда по утрам ее находили стоящей у стены, почти прижавшись к ней носом, глядящей в одну точку. Спала ли она ночью? Никто не знал. Ее мыли и кормили силой. За одну ночь эта все еще привлекательная женщина полностью изменилась. Она превратилась в развалину. Не могу выразить этого. Мы с ней были так близки все ее годы вдовства, хоть она и жила в миру, а я нет. Она приходила ко мне в монастырь раз в три-четыре дня, и мы вместе проводили час, — час, который всегда начинался молитвой.

Что мы могли тогда поделать, я и ее отец? Сначала все это дело было в его руках, потому что я не могла видеть ее чаще, чем раз в неделю — дорога до Мотты занимает слишком много времени, — и она становилась все молчаливей и молчаливей. Примерно через месяц я поняла, что или я перееду к ней и постараюсь вернуть ее в мир, или мы потеряем Лоредану навсегда. Я знавала монахинь, которые лишались рассудка. Поэтому я отправилась к ее отцу и сказала ему, что, по моему мнению, я могла сделать, но еще сказала, что палец о палец не стукну до тех пор, пока он торжественно не поклянется отдать ей ребенка, раз уж я решила, что это единственный способ вернуть ей рассудок. В конце концов он согласился. Я взяла с него клятву, и, по просьбе кардинала Пизани, мне предоставили разрешение оставить монастырь на десять месяцев, чтобы провести их с Лореданой. Ее отец перевез нас вместе со слугами и всем необходимым в большой уединенный дом около Каварзере, где сам он навещал нас только по ночам. Там я с ней и жила.

Перейду к этой части истории. Я проводила с ней день и ночь. Я без конца разговаривала с ней. Успокаивала ее. Вспоминала наше детство. Я рисовала ее воображению примечательные сценки и порой понимала, что на несколько минут — иногда среди ночи — ко мне возвращалась настоящая Лоредана. Внезапно она увлеклась. Что вы об этом думаете? Через какое-то время она начала задерживать на мне взгляд, а потом стала готова узнать меня, назвать по имени, начала бороться за свое сознание, а я держала ее руки в своих и помогала ей в этой борьбе. Я обещала ей, что она увидит ребенка, и повторяла это обещание, изменяя слова, словно в молитве. Затем она снова погружалась во тьму, которая, как она говорила, была населена полчищами немых демонов, хотя, по ее словам, она их не боялась и даже предпочитала их людям. Когда я сочла, что подходящий момент настал, я послала за кормилицей и младенцем и поселила их в доме. Отец Лореданы мне не препятствовал. С тех пор днем и ночью я распоряжалась приносить ребенка в комнату Лореданы, но поначалу не в моменты просветления. Эти промежутки времени увеличивались с трудом, медленно и наконец превратились в долгие минуты и благословенные часы, и тогда ребенок, конечно, был с нами.

Однако мы еще не были в безопасности, отнюдь нет. Мои десять месяцев истекли, и Лоредана заволновалась. Мы понимали, что если она хочет окончательно исцелиться, она должна видеться со мной три или четыре раза в неделю, а для этого требовалось, чтобы она переехала в Венецию. Мне пора было возвращаться в монастырь. Но из-за ее привязанности к Орсино никто не знал, как это осуществить. Тогда кузина сама нашла выход. Они с ребенком тайно прибудут в Венецию, и там, в своих вдовьих одеждах и под чужим именем, она скромно поселится в нижнем городе, в доме рядом с моим монастырем, чтобы я могла навещать ее. Она будет выходить на улицы только под вуалью и избегать многолюдья. Ее отец, естественно, сразу же отверг эту идею — наотрез. Он был в ярости. Но раз мы хотели спасти ее от ужасного мрака, что еще нам было делать? Я не могла оставить монастырь, поэтому я не давала ему покоя. Не важно, кем он был во Дворце, я отмела все это и умоляла о спасении жизни Лореданы. Я не была ни добра, ни учтива с сиром Антонио. Я заставила его понять, что он не может поставить свои страхи и семейную гордость — я все это понимаю — превыше блага Лореданы. Я посвятила его в наш план и поклялась, что мы сможем сохранить нашу тайну даже от его братьев и всех прочих родственников. Он сдался, я добилась его согласия, и с величайшими предосторожностями мы подыскали дом. Мать с ребенком переехали в нижний город, и так они живут все эти три года, совсем рядом с тем местом, где я сейчас пишу это письмо.

Итак, отец Клеменс, вот вам история ее исцеления, свершившегося благодаря Господу, ибо без веры в Него и молитв наше предприятие было бы невозможно. Я помогла Лоредане вернуть Орсино, но все остальное произошло по Божьей милости и благодаря ей самой. Жаль, что вы не видели ее борьбу с возвращающимися приступами тьмы. Она была храбрым воином. Интересно, почему лучше всего она сражалась ночью? Потому что у нее было больше сил? Не важно, отвага вернулась к кузине, она сохраняет ее по сей день, и сегодня вы вновь увидите в ней приятную и изящную женщину. У нее все еще бывают приступы безумия — возможно, вы об этом знаете, — но она справляется с ними все быстрее, и мальчик служит ей главной опорой, его лицо — первое, которое она ищет. У этого ребенка очаровательный смех. Ему четыре года, он красив, проворен, ловок, силен, и у него глаза Лореданов, только без горестного выражения. Может, оно еще появится, но я молюсь, чтобы этого не произошло. Вы, конечно, понимаете, что его дедушка ненавидит имя Орсино и запрещает его так называть. Однако Лоредана не знает для него другого имени, хоть и избегает употреблять его, когда сир Антонио наносит ей свои тайные ночные визиты. Вы также все поймете, если я скажу вам, что она живет только ради ребенка. Но, осознавая это, она положила себе одно правило и очень стыдится, нарушив его. Чтобы не избаловать мальчика, она разрешает себе видеть его и играть с ним только раз в день. Следующей осенью он начнет учиться. Монахиня, живущая в миру, хорошо начитанная в латыни и арифметике, будет его наставницей. Лоредана говорит мне, что каждый раз, когда ее отец приходит к ним, он не может оторвать глаз от Орсино, и я бы отдала дукат, чтобы узнать, о чем именно он тогда думает. Однажды он объявил, что ребенок никогда не сможет стать знатным венецианцем. А он на что рассчитывал?

Лоредана выходит в нижний город тайно, и ее охраняют. Она ведет очень простую жизнь, и я не могу удержаться от смеха всякий раз, когда думаю, как хорошо она играет свою роль. Она даже изменила походку. Я думаю, ей немного нравится выдавать себя за простую приезжую. Но не стоит мне так шутливо писать об этом. Мы живем в опасности. Ей приходится быть образцом благоразумия и скрытности. Так как ее дом находится на окраине и получает долю солнечного света, она выходит только в часы досуга или в дождь — естественно, всегда под вуалью. Она одевается скромно, чтобы не привлекать внимания, и поскольку в нижнем городе много вдов, в случае нужды она легко сможет затеряться среди них.