Книга Кресло русалки - Сью Монк Кид

«Мы будем прокляты и спасены вместе», – сказал он ей. И вот это начало сбываться.

Уит закрыл глаза и вслушался в песню, которую затянули болельщики. Он думал, что сможет вычеркнуть все из своей жизни, смирить беспокойство, впервые охватившее его на крыльце при отце Доминике, но сейчас ему хотелось только одного – немедленно броситься на ее поиски. Его сжигало желание заключить ее в свои объятия. Предъявить на нее свои права. Джесси. Он едва мог устоять на месте.

В другом конце комнаты отец Доминик, со шляпой на коленях, сидел в старом шезлонге. После того как Уит несколько недель назад признался отцу Доминику, что влюблен, они ни разу не заговаривали об этом. Конечно, старый монах должен был догадаться, что это Джесси. Зачем еще он отозвал Уита в сторонку и сообщил ему дополнительную информацию о том, что ее муж на острове и остановился вместе с ней в доме Нелл?

Он хотел сосредоточиться на том, как, должно быть, расстроена Джесси из-за матери, и все же стоял перед телевизором, представляя себе ее с Хью. Стакан вина на кухне, успокаивающее объятие, шуточки, помогающие отвлечь внимание от мрачных мыслей, – у Хью была тысяча способов успокоить ее. Его охватил страх при мысли о целой жизни, полной маленьких, тайных ритуалов, которые они совершали вместе в подобные минуты, о величии этих обрядов.

«Этот человек ее муж, – сказал он про себя. – Ради всего святого, он – ее муж».

Глава тридцать вторая

Хью

Стоя в доме своей матери на острове у побережья Южной Каролины, его жена спокойно назвала ему имя своего любовника. «Его зовут брат Томас», – сказала она.

На какое-то мгновение взгляд Хью задержался на каплях воды, скользивших по ее шее к вырезу халата. Волосы были влажные, гладко зачесанные назад. Он проследил за тем, как она коротко, резко вдохнула приоткрытым ртом и опустила взгляд.

Они стояли в коридоре перед дверью старой комнаты ее брата, и Хью, вытянув руку, оперся о косяк. Он смотрел на жену без малейшей боли, защищенный оцепенением последних секунд умирающей иллюзии; правда летела в него, как стрела, но пока еще не достигла цели. Это позволило ему увидеть ее в последний раз, прежде чем острие вонзилось в него и все крутом изменилось. Стоя в дверях, он думал о том, как она прекрасна в этих крапинках мелких капель на коже, сливающихся в более крупные, стекавшие в выемку между грудей. Как она прекрасна.

«Его зовут брат Томас».

Она произнесла это совершенно искренне и буднично, как будто сообщала ему имя своего дантиста.

Затем боль тяжко обрушилась на него – такого Хью еще не знал. Он даже покачнулся, как под порывом ветра. Он продолжал держаться за дверной косяк, потому что пережитое им чувство обладало сокрушительной силой.

Хью отступил, охваченный внезапной яростью. Ему захотелось расплющить кулак о стену. Вместо этого он подождал, пока она снова поднимет на него глаза.

– Брат Томас, – повторил он с душераздирающим спокойствием. – Вот, значит, как ты его называешь, когда с ним трахаешься?

– Хью… – Голос ее дрожал и прерывался. В нем даже как будто прозвучала мольба, что только еще больше разъярило его.

Ему показалось, что она ошеломлена собственным признанием; ее глаза дико горели. Она качнулась к нему, схватив его за руку, вид у нее был как у ошпаренного кипятком, пытающегося понять, что с ним случилось.

Как только она коснулась его, он мигом отдернул руку.

– Убирайся, – произнес он сквозь зубы.

Он смотрел, как она выходит из комнаты, губы беззвучно шевелились, глаза были широко раскрыты. Он изо всех сил хлопнул дверью и запер ее. Она осталась в коридоре.

– Хью, открой дверь. Пожалуйста, Хью.

Комната была еле освещена, и он уставился на дверь, на змеящиеся по ней тени, похожие то ли на витки проволоки, то ли на лозу черного винограда. Он хотел ранить ее своим молчанием. Однако позднее ему пришло в голову, что, возможно, он хочет и защитить ее от уничтожающих слов, которые готов бросить ей в лицо.

Джесси продолжала невыносимо долго звать его. Когда она наконец ушла, на глаза у него навернулись слезы. Хью сел на одну из сдвинутых вместе кроватей, стараясь подавить в себе желание зарыдать. Нет, Джесси не услышит, как он плачет. Надо взять себя в руки. Бушевавшая в нем ярость понемногу начинала пугать его. Им овладело неудержимое желание сейчас же пойти в монастырь и найти этого человека. Ему хотелось схватить его за глотку и размазать по церковной стене.

Так Хью провел в маленькой темной комнате несколько часов. Сначала все его тело сводило судорогой боли, и он начинал дрожать. Когда это наконец прошло, он смог думать.

Когда Хью задал Джесси вопрос «Кто он?», то на самом деле не верил, что есть кто-то еще. Почти не верил.

Подозрение, что тут может быть замешан другой мужчина, интуитивно посетило его, когда он разглядывал ее картины. Больше всего его поразила сквозящая повсюду эротичность, глубина, на которую ныряет женщина. Это было все равно что присутствовать при смерти – смерти Джесси. Ее прошлая жизнь, все старые маски и роли, как шелуха, поднимались к поверхности, между тем как ныряльщица опускалась все глубже и глубже. Он стоял в растерянности, озадаченный тем, что может ждать ее впереди. А потом он увидел набросок – любовники, обнимающиеся на дне океана.

Прозрение наступило мгновенно. И поразило в самое сердце.

Двое на дне океана. Место, где ты можешь зайти настолько далеко, насколько это в твоих силах. Когда Хью увидел рисунок и безумная мысль овладела им, он простоял перед ним несколько минут, потом подумал: «Нет». Бред. Джесси на такое не способна. Вздор. Он всегда доверял ей. Безусловно.

Но это так многое объясняло. Ее необщительность практически с того самого момента, когда она оказалась на острове. Странная резкость, с которой она сказала, что хочет какое-то время побыть одна, неспособность хоть как-то связно объяснить это. Джесси отдалилась еще до того, как уехала из Атланты, подавленная отъездом Ди в колледж и пытающаяся анализировать себя, свою жизнь.

И вот Хью задал вопрос. Он вырвался сам собой. Кто он?

Ему пришло в голову, что Джесси сказала ему правду не только потому, что хотела покончить с обманом, но и потому, что хотела ускорить что-то. Осознав это, Хью ощутил приступ паники. А может быть, это не случайная интрижка? Что, если она действительно любит этого человека? Он крепко прижал руку к груди, словно стараясь подавить возникшие болезненные переживания обманутого мужа.

Хью чувствовал себя опустошенным. Отравленным печалью. Всю ночь он пытался уснуть, но попытки оказались бесполезными, он часто вставал и начинал прохаживаться мимо картин Джесси, которые стояли на полу, прислоненные ко второй кровати.

Небо за маленьким окошком слегка посветлело чернота перешла в серую предрассветную дымку, и он в сотый раз посмотрел на часы. Уехать с острова было невозможно до первого парома, отходившего в девять, но Хью знал, что, как только станет достаточно светло, он уйдет из дома.