Книга Полубрат - Ларс Соби Кристенсен

На школьном дворе никого. Звонок уже прозвонил. Я, как черепаха, потащился вверх по лестнице. Отзвуки моих шагов раздавались далеко позади, причём пару раз мне показалось, будто эхо сорвалось прежде, чем нога шаркнула о ступеньку. Вот я остановился перед классом. Было тихо. Было мерзко. Перевязь врезалась в шею. Я постучал. Ещё мгновение тишины, затем голос Шкелеты: «Войдите!» Я распахнул дверь. Все мальчишки стояли за партами и глядели на меня, а на доске было выведено огромными буквами: Нам не хватало тебя, Барнум! Мне отчаянно захотелось повернуть назад, но Шкелета вытянула меня к кафедре, чтоб я откусил первый кусок от кренделя, испечённого девчонками с нашей параллели в школьной столовой, и пока я стоял жевал тесто с толстым слоем серой глазури и жёсткими изюмками, Шкелета сама сняла с меня ранец, а потом довела до парты. Нам нe хватало тебя, Барнум! Я жевал, жевал, но крендель не проглатывался, а когда на блюде ничего не осталось, Шкелета повесила на доску цветной плакат с изображением руки в разрезе и указала на меня. — Ну, расскажи нам, Барнум, что случилось. — Но мне нечего было сказать. У меня был полон рот кренделя и лжи. Шкелета улыбнулась и показала на плакат: — Ну что ж, Барнум. Руки — наши важнейшие рабочие инструменты. В стоячем положении кончик большого пальца доходит человеку примерно до середины бедра. Причём правая рука на полсантиметра длиннее левой, ибо в основном все пользуются правой рукой… — Она оборвала себя на полуслове. — И что смешного я сказала? — спросила она, поскольку весь класс за единственным исключением, меня, лежал пластом на партах с красными рожами и ржал, а я тихо радовался, что всё вернулось на круги своя. Шкелета спустилась с кафедры, держа указку на изготовку. Я проглотил остатки кренделя, Шкелета внезапно обернулась ко мне и опустила указку. — Что ты сказал, Барнум? — Я ничего не говорил, не слышал от себя ничего и перепугался, что с языка неслышно сорвалось ненароком словечко, Шкелета сручая, и теперь все смотрят на меня и надо что-то говорить, безопаснее всего спросить, вопрос же не бывает лживым. — А вы не хотите расписаться на моём гипсе? — спросил я. Шкелета помешкала минуту, начисто сбитая с толку. Потом взяла ручку, подошла ко мне, медленно вывела на гипсе своё имя мелкими пляшущими буковками, адъюнкт К. Харалдсен, и тут раздался звонок.

На перемене весь класс выстроился в очередь, чтобы расписаться на моей руке. Потом потянулись девочки из параллельного класса, за ними остальная школа, последним дошла очередь до Пребена, а парни стояли вокруг и хмыкали, потому что на школьном дворе все знают всё, любое слово достигает каждого уха, здесь нет никаких тайн, здесь курсируют слухи. Места для росписей почти нe осталось. — Ты знаешь, почему правая рука длиннее? — спросил Пребен. И сам же и ответил: — Потому что ты дрочишь правой. — Он поставил свою подпись рядом со Шкелетой. — Но теперь у тебя и левая станет той же длины, — заключил он и отшагнул к корешам в круг смеха. Они хохотали и хохотали. Я тоже засмеялся. — Не станет, если ты мне отсосёшь, — сказал я. Стало тихо. Круг сжался. Весь школьный двор смотрел на нас. Но они не могли отметелить меня сейчас. И знали это. И я знал. Я записался на тёмную когда-то в неопределённом будущем.

Когда я вернулся, Фред так и стоял у окна, руки в брюки. Я сел на кровать. — Отец не возвращался? — спросил я. Фред повернулся ко мне: — Кто? — Отец, — повторил я. — Он опять уехал? — Барнум, ты о ком? — В глазах у него снова появилась мрачность, она колыхалась в глубине его глаз. — Арнольд, — шепнул я. — Арнольд Нильсен, что ли? Жирный придурок с напомаженными волосами? Который является сюда пожрать и потрахать нашу маман? — Я сгорбился, отвернулся и кивнул. Фред посмотрел в окно. Он передёрнул плечами, повесил голову. — Понятия не имею. — Я выложил на стол пакет ирисок и осторожно сказал стоявшему у стола Фреду: — Вот. — Молчание. Потом он сказал: — Спасибо. — Кстати ли будет засмеяться, я не знал, хотя меня разбирало, но Фред к ирису не притронулся, и я решил не смеяться. — Спасибо, — повторил он. — Пожалуйста, — снова сказал я. Коричневый пакетик лежал невскрытый. — Фред, если меня будут бить, ты мне поможешь? — Он пожал плечами: — Если за дело, нет. Если ты заслужил, чтоб тебя проучили. Вот и он. — Кто? — Кто? Жирный придурок, который здесь жрёт и трахает нашу маман. — Я чуть не плакал. — Фред, не надо так говорить. — Ириски Эстер подарила, да? — Но я не успел ответить, как отец влетел в комнату, подхватил меня и чуть не сломал гипс. — Сумасшедший мальчишка! — заорал он. — Цирк на чердаке устроил? — Он выпустил меня и резко повернулся к Фреду: — Ты затащил Барнума на чердак? — Фред глядел в окно. — Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю! — взвизгнул отец и положил здоровую руку ему на плечо. Фреда передёрнуло. — Убери пальцы, — тихо прошипел он. — Сейчас же. — Отец помедлил, но снял руку и взглянул на меня. — Я хотел посмотреть на город, — объяснил я. — И выглянул в люк на крыше. И упал. Фреда там и близко не было. — Отец заулыбался, провёл по лицу платком и погладил пальцем росписи на гипсе. — Гляди-ка, Барнум, сколько у тебя друзей. У меня столько сроду не было! — Фред тихо гыкнул у окна. Отец вынул из кармана ручки, выбрал самую толстую, открутил колпачок и написал вокруг всего локтя Поправляйся! Привет от папы. — Где ты был? — спросил я. Отец завинтил ручку и положил в нагрудный карман. — Где я был? Я работал, Барнум. Добывал нам хлеб насущный. — Фред снова засмеялся. Отец сжал кулаки, но тут же и разжал их. — Ну ладно, пойду удивлю маму тоже! — прощебетал он, хлопнул в ладоши и пошёл к дверям. — Ты ничего не привёз? — спросил я. Отец резко затормозил, широкое, гладкое лицо перекосилось было, но он поспешно навёл порядок и собрал его в улыбку. — Не привёз? Да я побросал всё, что в руках было, и бегом к тебе, Барнум. — И он исчез, оставив по себе сладкий запашок одеколона, бриолина и пастилок. Мы молчали. — Может, он торчит дни напролёт в «Валке» и пиво пьёт, — предположил наконец Фред. — Ряха стала ещё шире. — Фред с усталым видом сел на свою кровать. — А ты распишешься на моём гипсе? — спросил я. — Зачем? — Затем, что все расписались. — Все? Дай посмотреть. — Он подошёл ко мне и стал читать имена. На это ему требовалось время. Я ждал. — Я не вижу, где расписался Клифф Ричард, — сказал он. И посмотрел на меня. Я не знал, смеяться или плакать. Я никогда этого не знал, когда Фред так смотрел на меня. — Он не расписывался, — прошелестел я. — А король Улав? Он что-нибудь написал? — Нет, конечно. — Ты же сказал — все? — Я имел в виду всех из школы, Фред. — Он снова склонился над гипсом, на этот раз он вчитывался в имена ещё дольше. В конце концов он всё же отпустил мою руку со словами: — «Т» тоже не расписалась. — Я и не подозревал, что слова ранят настолько болезненно. Но больно стало до того, что я почти обрадовался. Фред поднял глаза и, наверно, заметил перемену во мне, потому что мрачность в его глазах осела как масло. — Она умерла, — прошептал я. Фред задумался. — Если кто-нибудь полезет к тебе, дай ему гипсом в морду. Договорились? Да, Барнум? — Я кивнул. Почти успокоился. И решил, что можно поканючить. — Ну распишись. Пожалуйста. — И Фред взял ручку. Видеть его с этим инструментом было чудно, ручка в самом деле как-то не вязалась с его жменей. Она уверенно держала что угодно: нож, отвёртку, молоток, пилу, теннисный мяч, камни, гребень, копьё, но сейчас рука дрожала. Он снова присел ко мне, скрючился и стал писать на последнем пустом клочке. Дело продвигалось небыстро. Я украдкой положил руку ему на макушку. Она была горячая и неспокойная. Я слышал его дыхание и стук сердца под тонкой рубашкой. Потом он стряхнул мою ладонь. И мрачность снова проступила в глазах. Он написал Ферд. — Не страшно, — сказал я тихо. — Чёрт тебя дери, — ругнулся Фред. — Правда ничего страшного, — повторил я. Он стал чёркать неправильные буквы, перо обломалось, и чернила залили всю руку, закрывая имена синими пятнами, с дикой скоростью стекавшимися в сплошную тень. Фред вскочил и запустил сломанной ручкой в стену. — Об заклад бьюсь, ты это нарочно! — крикнул он. — Что? — прошептал я. — Руку сломал! Ты нарочно её сломал, чтобы все тебя жалели! Чёрт подери, какое ты говно! — Да, — согласился я. Фред перестал бушевать. Он смотрел на меня сверху вниз и более всего казался удивлённым. — Что ты сказал? — Я сказал «да», я сделал это нарочно. — Фред боднул меня головой. Я опрокинулся в кровать. Он тихо положил свою мягкую ладонь мне на щёку. — Барнум, как я смогу уследить за тобой, если ты откалываешь такие коленца, а? — Он спрятал руку в карман, намереваясь сказать ещё пару слов, но не сказал. А лишь схватил пакет ирисок и рванул дверь, за ней посерёдке между отцом и Болеттой стояла мама, держа поднос с гигантским кренделем, который Фред прихватил на бегу и пропал до понедельника, а дело было в пятницу.