Книга В Эрмитаж! - Малькольм Брэдбери

ОНА торжествует.

ОНА: Именно. Вот как мы распоряжаемся деньгами.

ОН: Рекомендую обзавестись собственными банками. Это хороший стимул для развития торговли. Без банков нет прогресса.

ОНА: Не забивайте себе голову экономикой. Не уподобляйтесь жадным торгашам. Вы здесь, чтобы думать…

ОН: Я думаю, в каком направлении разумней развиваться российской экономике.

ОНА (раздраженно): А вот это моя забота.

ОН: Я проповедую Разум и Просвещение. Но Просвещение без практического применения не имеет смысла. Оно должно способствовать умножению богатств, приводить к новым открытиям и изобретениям, поощрять развитие наук и торговли. Как велика Россия?

ОНА: Когда я взошла на престол, во всем дворце не было ни одной карты России. Госпожа Дашкова подтвердит мои слова. Придворные не имели ни малейшего представления о границах государства. Просто не знали, где живут. Я послала Дашкову купить мне карту в магазине для мореплавателей на Невском проспекте.

ОН: Очаровательная история.

ОНА: Так что магазины у нас все-таки есть…

ДАШКОВА: Но тот, что торговал картами, вы закрыли, Ваше Величество.

ОНА: Не сплетничайте, Дашкова. Найдите и принесите сюда карту.

ДАШКОВА шарит на полке в углу кабинета и достает карту.

ОНА: Развернув карту, я сделала неожиданное открытие. Мы как-то упустили, что Россия — самая большая страна в мире.

ДАШКОВА: Увидев это, вы решили еще увеличить ее.

ОНА: Конечно. Взгляните, мсье Философ. У меня есть Санкт-Петербург, Москва, Архангельск, Владивосток. Через Балтийское море — к Англии, через Арктику — к Америке. Чего не хватает?

ОН: Боюсь, мне не догадаться, Ваше Величество.

ОНА: Неужели? У меня в изобилии льда и снега, широчайшие степи, бескрайние тундры, огромные озера. Но как насчет солнечного света?

ОН: Солнечного света? О, кажется, догадался. Для полноты коллекции вам недостает Средиземноморья.

ОНА: Ваш замечательный друг Вольтер — он всегда пользовался моим расположением — посоветовал мне взять Константинополь.

ОН удивленно смотрит на нее.

ОН: Вольтер посоветовал вам захватить Константинополь?

ОНА: Вас это удивляет?

ОН: Слегка. Вы читали его роман «Задиг»?

ОНА: Разумеется. Я читаю все, что присылает мне мсье Вольтер. Это история одного арабского философа, великого мудреца, полагавшего себя самым счастливым человеком на земле. Но его предала жена и отвергла любовница, затем он был продан в рабство и пережил невероятные унижения. Но под конец он женится на царевне, и царство его становится царством мудрости. Вы поэтому упомянули его?

ОН: Не совсем. В этой книге Вольтер признается в пристрастии к арабской философии и людям ислама. Поэтому мне странно слышать, что он посоветовал вам захватить Константинополь.

ОНА недовольно смотрит на него.

ОНА: Вы не верите? Я покажу вам его письмо. Он пишет, что я должна отомстить за греков, положить конец издевательствам над несчастными турчанками, усмирить неверных и возродить истинную Византийскую церковь. И еще он советует установить в Константинополе мою статую.

ОН: Может, мы о разных людях говорим? Вольтер — ярый безбожник, атеист…

ОНА: Деист. Мой философ и близкий, хоть и далекий, друг.

ОН: Человек, ненавидящий войну более всего на свете? Осмеянию подвергающий глупцов, смеющих убивать людей потому лишь, что на головах они носят тюрбаны?

ОНА улыбается, достает письмо.

ОНА: Прочтите письмо и убедитесь. «Возможно, придет день, и у России будет три столицы: Санкт-Петербург, Москва и Константинополь. Причем Константинополь расположен гораздо удачнее, чем первые две».

ОН: Ваше Величество, будь я государем, по вопросам, касающимся военных походов, я советовался бы с генералами, а с философами — только по вопросам морали и метафизики. И никогда наоборот.

ОНА: Но ведь военные конфликты могут быть связаны с моральными?

ОН: Могут. Тогда стоит выслушать мнение обеих сторон.

ОНА: Ах, мой дорогой Философ. Видит бог, сердце у меня доброе. Но я не в силах совладать с собой, не в силах не желать того, что хочу иметь.

ОН: Вчера — Рубенса. Завтра — Византию.

ОНА (смущенно потупив взор): Возможно, мне следовало пригласить не вас, а Вольтера. Он часто пишет мне и очень интересуется вашими успехами. Кажется, он слегка влюблен в меня и немножко ревнует.

ОН: Какой философ устоял бы. Ваше Величество!

ОНА: Спасибо, мсье. А теперь прошу извинить. Меня ждет английский посол. Ступайте и поразмыслите на досуге, каково это — быть монархом.

ОН поднимается.

ОН: Обязательно поразмыслю, Ваше Величество…

ОНА: И не забудьте, лучшее средство — холодные ванны. Правда, госпожа Дашкова?

ДАШКОВА: Ее Императорское Величество всех лечит холодными ваннами. Всего вам доброго, мсье Дидро.

Конец пятого дня

19 (наши дни)

Маленькая финская интерлюдия

А теперь перенесемся в прошлое, в те дни, которые, возможно, помните и вы, — в дни социал-демократии и первых успехов «государства всеобщего благосостояния», когда волшебное слово «Скандинавия» вызывало в сознании либеральные образы демократического правосудия, социальных усовершенствований и симпатичной угловатой мебели. В те времена мир был экзистенциально разделен на две полярно противоположные части — Запад и Восток, — и как-то само собой разумелось, что вы либо «за тех», либо «за этих». Путешествия еще были увлекательными, и каждая новая страна, в которую вы въезжали, отличалась от предыдущей. В Хитроу еще не проводились досмотры на предмет наличия оружия. Всех пилотов британских авиалиний звали Капитан Стронг, каждый пассажир путешествовал как настоящий джентльмен, и в самолетах каждому наливали щедрую порцию джина. Повсюду ощущался явственный душок шпионажа. В то время я был молодым писателем — или еще только начинал считать себя таковым. Я достаточно много публиковался и преподавал, а следовательно, имел полное право написать в своем паспорте: «преподаватель и писатель». С другой стороны, я был еще столь очаровательно неизвестен, что приходил в восторг всякий раз, когда кто-нибудь давал понять, что мое имя ему знакомо, или цитировал хотя бы пару слов из моих книжек — первого юношеского романа, случайных литературно-критических работ, юмористических и сатирических опытов, — которые я ухитрился напечатать в каком-то задрипанном издательстве.

И вот однажды я узнал, что меня ждет неслыханная почесть. Одну из моих книг, мой любимый первый роман, решили перевести на иностранный язык (впрочем, тогда это случалось гораздо чаще, чем сейчас). С другой стороны, язык этот был финским, а это означало, что люди, которые хотят меня прочесть, живут в той части мира, которую я совсем не знаю. Я даже не знал точно, находится Финляндия в Европе или за ее пределами (вопрос, который, как я узнал впоследствии, финны часто задают сами себе). Фактически в то время я знал о финнах только пять незамысловатых фактов. Финны пьют. Финны прыгают на лыжах с трамплина. У финнов интересная архитектура. Финны говорят на непонятном агглютинативном языке (до странности похожем на венгерский), который, кроме них, не понимает никто — даже их ближайшие соседи. И (за что я их сразу полюбил) финны — необычайно читающая нация. Да, они читают книги, потрясающее количество книг, гораздо больше, чем любой другой народ: не исключено (в то время, впрочем, я не понимал этого в полной мере), что в стране дремучих лесов, безбрежных озер, крупных лесных клещей, комаров-гигантов, открытых и пустынных пейзажей и сугробов, в этой зимней вселенной глубочайшего одиночества, где даже словами обмениваются лишь изредка, людям просто нечем заняться, кроме чтения.