Книга Джинн из консервной банки - Людмила Милевская

– Именно. Ты не ошиблась.

– Какой цинизм! Как это унизительно! У тебя бурный роман, а я должна относится к этому как к какой-то мелочи?!

– Дорогая…

– Нет! Не смей так мне говорить!

Он шагнул к жене, но Ольга, как ошпаренная, отскочила в сторону.

– Не прикасайся ко мне! Не смей ко мне прикасаться! – истерично закричала она. – И никогда больше не смей прикасаться! Слышишь?!! Никогда! Никогда!

Вальтер понял, что переоценил благоразумие жены и истерики избежать не удастся.

«Черт, – удрученно подумал он, – как нелепо все получается. Ей же нервничать нельзя. Еще начнутся преждевременные роды».

Он растерянно смотрел на бушующую жену и не знал, что предпринять.

– Кто она? – хлестко выкрикнула Ольга. – Говори! Сейчас же говори!

Вальтер молчал. Его молчание еще больше взбесило Ольгу.

– Я вижу ты язык проглотил. Кто она? Я не успокоюсь, пока ты не скажешь!

– Дорогая, так ли это важно? Я люблю только тебя, ты же сама знаешь…

– «Люблю»? Ну, это уже слишком! – едва не задохнулась она. – Не смей произносить в моем присутствии слово «люблю». Я начиталась этих слов досыта. Понимаешь? Меня тошнит от них. Какой цинизм! Какой цинизм! – запричитала она.

Вальтер был жалок: растерян и бледен. Она никогда не видела его таким.

– Я тебе все объясню, – бубнил он.

– Нет! Только не пытайся сделать из меня окончательную дуру!

– Но все же безобидно, ты же читала. Умоляю, выслушай и сама поймешь как все это безобидно…

Ольга затопала ногами и истерично завопила во весь голос:

– За-мол-чи! Замолчи!

Она упала на диван и разразилась горькими рыданиями. Вальтер бросился к ней.

– Оля, Олюшка, – ласково шептал он, опасаясь дотрагиваться до жены.

Ольга оторвала лицо от подушки и жалобно спросила:

– Вальтер, как же так? Ты писал ей, что скучаешь… Писал уже отсюда. Как же так, Вальтер? Это ужасно! Я так верила тебе, а ты! Ты писал ей такие письма, Вальтер! А где же любовь? Где же твоя любовь? Значит ты женился на мне только из-за Георгия? Вальтер! Скажи! Не молчи! Где же любовь? Где же, черт возьми, наша любовь?

Он схватил ее руку, страстно прижал к груди и воскликнул:

– Она здесь, Олюшка, здесь. Мое сердце переполнено любовью к тебе. Я не изменял. Нет-нет, измены не было. Ты успокоишься и поймешь, что ошибаешься, что все не так, как может показаться на первый взгляд. Я люблю тебя, только тебя. Эти письма… О, господи, эти письма… Это чушь. Глупость. Это было давно и несерьезно. Я давно люблю тебя, только тебя.

– Но два письма датированы…

– Да, я писал отсюда, но не стоит принимать их содержание близко к сердцу. Я вынужден был изворачиваться, лгать.

– Ах, нет, я не могу тебе верить. Ты обманываешь меня, – закричала Ольга и снова уткнулась в подушку.

Вальтер погладил ее по голове:

– Умоляю, выслушай, сейчас я говорю правду, только правду.

– Ах, как мне тебе поверить? – сквозь рыдания спросила она.

– Поверь, постарайся поверить.

– Это невозможно! – закричала Ольга, снова отрывая лицо от подушки.

– Тогда просто выслушай меня. Я больше ни о чем не прошу.

Вальтер с такой мольбой заглянул в глаза жены, что она сдалась:

– Хорошо, говори.

– У меня был роман, это так. Сама понимаешь: одинокий мужчина и все такое…

– Говори не об этом, – приказала она.

– Да-да, письма. Она угрожала мне, я боялся, вынужден был обманывать и ее, и тебя. Я потом рассказал бы все, клянусь, дорогая, обязательно рассказал бы.

– Это ты сейчас так говоришь, когда тебя приперли к стенке.

– Нет, я не хотел скрывать и сейчас, но твое положение… Не хотел причинять тебе боль. После родов, когда наш малыш появился бы на свет, ты узнала бы правду. Я просто тянул время. Только этим объясняется происхождение этих двух дурацких писем.

«Они все дурацкие, – подумала Ольга. – Похоже Вальтер не врет, но так просто помириться ему не удастся. Заставлю пострадать, обязательно заставлю».

Она опять уткнулась в подушку и расплакалась теперь уже не так искренне. Вальтер осмелился еще раз погладить жену по голове, но Ольга резко сбросила его руку.

– Не трогай. Уйди. Я должна подумать. Уйди. Оставь меня одну.

Дверь с треском захлопнулась, отсекая от всех неприятностей.

«Каким чудным обещал быть вечер, – с искренним сожалением подумал Вальтер. – Зачем Ольге понадобилось его портить? Неужели непонятно, что эти письма из прошлого ничего уже не значат?»

Он остановился. Нервно провел рукой по усталому лицу, прошептал:

– Ох, словно в аду побывал.

Багровая, разметавшаяся в полнеба заря, сползала за горизонт кровавыми подтеками перьевых облаков. Вальтер поежился, ощутив неприятный холодок, леденящей струйкой просочившийся в душу.

«Погода наверное меняется…» – рассеянно подумал он.

Взглянул на часы. До свидания оставалось минут двадцать. Деловитое перемещение стрелок золотого «Роллекса» вернуло его к угнетающей реальности.

«Неужели Ольга могла принять всерьез такую ерунду? – вновь подумал он. – Она же неглупая женщина. Содержание двух последних „свежих“ писем, на которых она построила обвинение, говорит, в конце концов, само за себя. Нужно же было как-то амортизировать выход из этой, в общем-то заурядной интрижки».

Он вновь бросил взгляд на часы. Стрелка передвинулась всего на несколько делений.

«Как тянется время», – подумал Вальтер.

Он равнодушно посмотрел на быстро гаснущую южную зарю и неторопливо побрел к морю по мощеной коричневой цементной плиткой дорожке.

До берега было еще довольно далеко, но шум прибоя долетал даже сюда, взвиваясь над крутым скалистым обрывом, ограждающим узкую полоску пляжа.

Вальтер оглянулся на еще виднеющиеся огни дома и с надеждой подумал: «Позже, наверное, удастся все утрясти, помириться… А пока, нет худа без добра. Пришлось бы придумывать предлог для того, чтобы выйти из дома, а так все выглядит вполне естественно. Хоть из-за этого не будет проблем».

Он остановился закурил сигарету, без всякого удовольствия вдохнув пряный запах любимого египетского табака. В голове крутилось одно и то же: «И что она, глупая, так вцепилась в эти письма?»

И вдруг ему стало стыдно.

«Какая я все-таки свинья, – обругал себя Вальтер. – Женщина ждет ребенка. Она уже немолода. Беременность измотала ее. В таком состоянии любая закатила бы истерику, а Ольга всего лишь на несколько минут вышла из себя. Бедняжка, как она плакала».