Книга Все к лучшему - Джонатан Троппер

— Так в чем там все-таки было дело?

Я рассказываю им обо всем, они кивают, не особо удивленные моим признанием. Почему-то в моем пересказе случившееся кажется не таким уж страшным, а напротив, вполне обыденным, и я в подробностях излагаю собственное мнение о стычке с Джеком — разумеется, не касаясь самого щекотливого вопроса: почему я все-таки целовался с Тамарой. Я анализирую драку, стараясь восстановить точную хронологию, как спортсмены после недавней победы. Пит сидит рядом со мной, положив голову мне на плечо. Он устал и ничего не понимает, но все равно не хочет упустить ни минуты такой редкой семейной встречи. Все пьют чай, в комнате царит удивительно теплая атмосфера родственной близости, и мы наслаждаемся ею, а я вдруг осознаю, до чего нам всем этого не хватало. Сегодня мы все заснем в своих старых постелях — все, кроме Норма, который отказывается разделить со мной комнату, решив переночевать на диване в подвале. По тому, как он старается не смотреть в сторону лестницы, ведущей наверх, я догадываюсь, что ему не хочется приближаться к эпицентру собственной прошлой жизни, к сцене преступления, из-за которого распалась наша семья.

Наконец мы поднимаемся с дивана, чтобы идти ложиться, и Мэтт, забывшись, стягивает с головы парик. Увидев его лысую голову, Лила ахает, прикрыв рот рукой, чтобы сдержать рыдание.

— Черт, мам, прости, — говорит Мэтт. — Совсем забыл.

— Ничего, — отвечает она, вытирая слезы тыльной стороной запястья. — Сама не знаю, почему меня это так расстраивает.

— Я могу надеть его обратно.

— Не надо, — Лила подходит к Мэтту и робко гладит его по лысой голове. — Ты же мой родной сынок, — произносит она, оборачивается и смотрит на нас с Питом. — Вы все мои любимые дети. Иногда я ужасно скучаю по тем временам, когда вы жили под моим крылышком и я заботилась о вас.

— Ты заботишься обо мне, — замечает Пит, напуганный ее слезами.

Она улыбается ему.

— Знаю, милый. А ты обо мне. Бог послал мне тебя, чтобы я всегда чувствовала себя нужной.

У меня, как у старшего из братьев, была своя комната, а Мэтт с Питом жили в одной. Не помню, чтобы мы когда-либо ругались по этому поводу. Моя постель застелена тем же бельем, на котором я спал, когда жил тут, как будто Лила хотела все сохранить в точности как было, чтобы я чувствовал себя как дома, если вдруг когда-нибудь вернусь, что маловероятно. Забравшись в кровать, я вдыхаю знакомые запахи дома, рассматриваю конусообразную тень от уличного фонаря на потолке, рассеянно вожу тыльной стороной руки по шероховатым обоям — жест, который убаюкивал меня в детстве. Я ненадолго отключаюсь и, вздрогнув, просыпаюсь оттого, что на краю моей кровати в луче света из коридора сидит Лила в ночной рубашке и через одеяло нежно гладит меня по ногам.

— Чего ты, мам? — бормочу я.

— Прости, я не хотела тебя будить, — говорит она.

— Почему ты не спишь? — я переворачиваюсь на спину и смотрю на нее.

— Я так счастлива, когда вы здесь, — признается она. — Не помню, когда в последний раз вы все собирались под одной крышей и спали в своих кроватях. Дом снова кажется живым.

Я киваю, зеваю и потягиваюсь. Катастрофа, разразившаяся вечером, осталась за стенами моей детской спальни. Здесь я чувствую себя в безопасности, все неурядицы моей реальной жизни где-то далеко.

— До чего тут хорошо, — говорю я маме.

Она нежно улыбается мне, и я замечаю, что морщинки вокруг ее глаз стали глубже, а кожа вдоль нижней челюсти свисает мешочками — обычный дряблый подбородок стареющей женщины. У меня перехватывает горло от животного ужаса, осознания неизбежной изменчивости всего сущего, потерянного времени и грядущих утрат, и мне снова хочется стать маленьким мальчиком, спрятаться в надежных маминых объятиях и не думать о будущем.

— Все будет хорошо, Зак, ты ведь это знаешь?

— Сомневаюсь.

Мама кивает.

— Что бы сегодня ни случилось — видит бог, я ума не приложу, что же все-таки стряслось, — ты должен верить в то, что все это не просто так, а по какой-то причине.

— Причина в том, что я дурак, — отвечаю я.

Лила тихонько смеется, наклоняется и целует меня в лоб.

— Ты поспи, а утром поговорим, хорошо?

Я хватаю ее за руку.

— Спасибо, мам, — благодарю я. — За то, что забрала меня оттуда и привезла сюда.

— Пожалуйста, — мягко произносит она. — Это твой дом, Зак, и пока я жива, так будет всегда. Мы твоя семья и любим тебя, — тут она ухмыляется, — что бы ты ни натворил.

Она еще раз крепко целует меня в щеку.

— Спи, родной.

После ее ухода я ворочаюсь и никак не могу улечься поудобнее. Электронные часы на тумбочке показывают начало третьего, и, несмотря на то что у меня болят глаза от усталости, сердце упорно и быстро колотится в ритме хип-хопа, а во всех членах кипит нервная энергия. Первые тревожные признаки будущего похмелья вьются, точно насекомые, в голове, стараясь отыскать теплое укромное местечко, где бы приземлиться и осесть надолго. Я сползаю с кровати, бреду по коридору в трусах и футболке, которые мне дал Пит, и на цыпочках спускаюсь на кухню попить. В гостиной я прихлебываю воду и листаю старые фотоальбомы — тех лет, когда Норм еще не ушел. Он всегда нас фотографировал, надеясь сохранить наши образы для потомков. А вот Лила почти никогда нас не снимала — наверно, фотоаппараты вызывали у нее болезненные воспоминания о том, как она застала Норма в постели с Анной. Я просматриваю наши с братьями фотографии и замечаю, что все они похожи в одном: Мэтт всегда глядит в камеру, улыбается или корчит рожи, а я упрашиваю Пита посмотреть в камеру и сам забываю улыбнуться. Фотографии в итоге получались какие-то бессвязные — трое мальчишек, как будто сошедшие с разных снимков, разрезанных и склеенных в один. Более-менее гармонично выглядят только те, на которых есть Норм (Лила фотографировала), словно его присутствие объединяло нас в фокусе.

Я возвращаюсь наверх, и ступеньки скрипят под моими босыми ногами. На пороге комнаты Мэтта и Пита я замираю. Мэтт спит в одежде, свернувшись калачиком на одеяле и почти прижавшись лицом к стене. Пит растянулся на спине и громко храпит; даже во сне его губы изгибаются в полуулыбке. На столе во всю длину вытянулась лампа на шарнирах и маячит над спящими братьями, точно часовой, а парик, который для безопасности нахлобучил на нее Мэтт, лишь добавляет схожести. Возле лампы фотография, на которой я держу на руках новорожденного Пита и смотрю на него широко раскрытыми глазами — мне там три года.

— Что ты делаешь, Зак? — шепчет с кровати Пит.

— Ничего, — отвечаю я. — Не спится.

— Хочешь, ложись с нами.

— Давай.

Полусонный, Пит встает с кровати, ловко раскладывает ее вторую половину, стараясь, чтобы обе части были вровень, и бросает на нее одну из двух своих подушек.

— Залезай, — говорит он.