Книга Жизнь и приключения Светы Хохряковой - Татьяна Догилева

Зрители присмирели, и слава богу! Дальше действо сопровождалось либо криками и аплодисментами, либо звенящей тишиной, когда очередной поросенок попадал в опасную ситуацию.

Мы все-таки сумели увлечь зрителей, и более благодарного зала придумать было нельзя. Взрослые реагировали абсолютно как дети – так же испуганно вскрикивали, а женщины даже плакали, когда рушился очередной домик, кричали: «Беги! Беги!», правда, раздавались и другие советы: «Позови друзей, сыночек! Залезь на дерево! Эта тварь не умеет лазить по деревьям!» Но это все равно уже были правильные, нужные нам реакции.

И когда, наконец, проклятый Крокодил-Гринго лопнул от натуги, а поросята спели заключительную песенку победы, началось такое ликование, что я подумала, будто начался ураган, такой стоял шум, даже кто-то пострелял в воздух в честь победы.

Мы аккуратно сложили кукол и вышли на поклоны. Слава богу, я вывела ребят подальше от ширмы, а то бы ее непременно снесли. Родители кинулись с поцелуями и объятиями к своим гениальным детям. «Зал» рукоплескал стоя, и родители маленьких актеров кланялись вместе со своими детьми и плакали от счастья.

Постепенно все переместились в ближайшие кафе и гомонили уже там. Моей ширме уже ничего не угрожало, и я пошла домой перевести дух. Но как только я плюхнулась на кровать, в дверь вежливо постучали.

– Войдите! – крикнула я. Дверь открылась, и вошла красавица Катарина с большим букетом белых роз. Я ужасно обрадовалась.

– Катарина! Какие чудесные цветы!

– Это вам. Хозяйка сказала, что в Европе артистам принято дарить цветы после спектакля, и велела нарезать в саду самых красивых! – с этими словами она вручила мне букет.

Розы были огромные белые, и пахли божественно. Почему-то этот знак внимания так тронул меня, что захотелось плакать. Чтобы как-то отвлечься, я засуетилась и затараторила:

– Присаживайся. Хочешь чаю, кофе? У меня все есть. Только вазы нет, чтобы поставить эти чудесные цветы. Ничего, эту ночь постоят в ведре, а уж завтра что-нибудь придумаю. Ты была на спектакле?

– Да, мы с Педро приехали посмотреть.

– Ну и как, понравилось?

– Вы – волшебница. Я плакала и смеялась, и жалела только об одном – что не все дети могут видеть это чудо!

– Так у тебя есть дети, Катарина?

– О, нет! Я имела в виду детей моей хозяйки.

– А почему же ты не взяла их с собой?

– Мы живем далеко, и дети эти не совсем обычные.

– Болеют?

– Можно и так сказать, – и Катарина заторопилась: – Нам нужно ехать. Педро тоже в восторге. Можно я вас поцелую?

– Конечно, только почему ты стала говорить мне «вы»? Давай опять на «ты».

– Нет, сеньора Пепа. Мое уважение и восхищение не позволит мне больше говорить вам «ты», несмотря на вашу молодость.

Мы искренне расцеловались, Катарина пошла к двери и уже на пороге спросила:

– Я слышала, что вы из Голландии, это так?

Почему-то мне не хотелось врать, и я ответила:

– Один Бог знает, откуда и зачем меня сюда занесло!

– Бог просто так ничего не делает.

– С этим я согласна.

– Вы верующая?

– Да. Христианка.

Я почувствовала, что Катарина обрадовалась моему ответу, хотя внешне ничем этого не показала, только кивнула будто в ответ на свои мысли, попрощалась и ушла.

На столе остались лежать роскошные белые розы, и я отправилась в кафе поискать для них какую-нибудь подходящую посудину.

Шум и гам в кафе стояли невероятные. Все столики был заняты, некоторые сидели на своих стульях, а то и просто на земле. То же творилось и в соседних кафе.

Кончиту я поймала на кухне.

– Народу – тьма! Не успеваем обслуживать! – радостно сообщила мне она и даже не поняла, о чем я ее прошу, только махнула рукой – мол, не отвлекай, сама разбирайся, и убежала с подносом, уставленным всякими сладостями.

Я отыскала пластмассовое ведро, набрала воды, пошла домой, стараясь не привлекать к себе внимания. Лишь на секунду остановилась посмотреть на веселых возбужденных людей, обсуждавших спектакль, и гордость в эту самую секунду пронзила мое сердце – это моя работа принесла людям радость и веселье. Но мне к ним не хотелось, хотя я их всех и любила – этих благодарнейших зрителей, хотелось побыть одной, и я потопала к домику.

Поставила цветы в ведро, полюбовалась ими, умылась и легла спать. И мне опять приснились мертвецы Мейры – ее сестры и подружки. Они опять хохотали, хлопали в ладоши и пели песенку поросят. Они что-то говорили мне, но так быстро и вразнобой, что я не поняла ни слова. Я просила их передать привет Антонио и спросить его, понравился ли ему спектакль, но они меня не слушали и продолжали трещать. Я устала от них и проснулась.

Башка болела. Это меня испугало, потому что в последнее время я почти забыла про боль.

Солнце еще не встало, но было светло. Я умылась и от нечего делать взялась зарисовывать снившихся мне женщин, их трескотня еще стояла в ушах. Нормально получилось, похоже. Я осталась так довольна результатом, что у меня прошла голова, да и трескотня в ушах умолкла, и можно было вновь слышать тишину и пение птиц. Совсем развеселившись, я сварила себе кофе и села на крылечке наслаждаться напитком, хорошим настроением и восходом солнца.

И вдруг увидела направляющегося ко мне Фаро. Это было неожиданно: значит, он ночевал здесь, а следовательно, был на вчерашнем представлении.

– Доброе утро, Пепа! Не угостишь старика кофейком? – Во-первых, вы не старик, – засмеялась я, – вы еще хоть куда. Во-вторых, конечно, угощу, с превеликой радостью. В-третьих, предупреждаю, что мой кофе не самый лучший в мире.

– Сойдет, – махнул он рукой, и я заторопилась исполнить просьбу.

Когда очередная порция была готова, мы торжественно уселись на крыльце и молча начали пить. Конечно, меня разрывало от любопытства – хотелось узнать, как ему спектакль, но он бесконечно долго пил кофе, и я не нарывалась. Наконец допил, поставил рядом с собой пустую чашку и заявил:

– Торговать сегодня нечем, товара нет. Объявляю выходной, поехали ко мне.

– Но… – попыталась я было возразить.

– Никаких «но», надо тебе смываться на сегодня, а то уморят восторгами и благодарностью, наши люди такие.

Волна удовольствия от его слов пробежала по всему моему организму. Он встал, я тоже, и не удержалась, спросила:

– А вам-то самому понравилось?

Он с очень серьезным видом обнял меня, поцеловал и сказал:

– Я гордился тобой.

Это было так пафосно, что напомнило мне хроники, где советское правительство встречает первых космонавтов, и я расхохоталась. Он тоже засмеялся и сказал: