Книга Всадник - Анна Одина

Дихор, явно не понимая, о чем речь. А? В смысле, если война? А откуда ей взяться, войне? Мы же в крепости? Чувствует, что его собеседники помрачнели. Ну… то есть, конечно, пойду. Если позовут, пойду. Вздыхает. Надо же защищать замок. Как в пословице, ха-ха. Любишь теплую постель – люби и крышу стелить.

Орах кладет руку на плечо Дихора: Почему же крепость, как думаешь? Крепости строили, чтоб защищаться от войны. Так-то. Жестом подзывает Стоне. Свисающими из-под мышки на тесемке ножницами срезает с одежды слуги большой ясный сапфир и вручает Дихору. Держи. Дай мне оружие, которое считаешь стоящим камня. У нас впереди город.

Дихор раскрывает глаза. Гей, хе-сатеп, Жученьки мои! Этого хватит, пожалуй, на годик безбедного житья! Долгого вам начальствования, господин лорд Орах! Снимает со стены устрашающего вида топор. Это не просто топор, а от деда остался. Я его не на продажу вывесил, но вас прошу принять, значит, от меня с поклоном и нижайшей благодарностью. Чувствует, что недостаточно сказал про топор. В топоре этом специальной твердоты сталь, и острия он необычайного – в камень входит, как столовый нож в батон, чтоб мне провалиться. Затупить невозможно. С умилением смотрит на Ораха, оглядывающего топор.

Орах, чуть отступив, со свистом рассекает топором повод, держащий Ицену; из пояса капает кровь. Спасибо, кузнец. Я давно хотел получить этот топор – о нем написано в Надписях Скалы[117]. Все мое оружие отныне будет от тебя. Трудись страстно. Все выходят.

Галиат, отметив про себя, что визит прошел с меньшим количеством жертв, чем мог бы, констатировал:

– Что ж, хорошо. Но это только первый визитер, – «Из положенных семи, – прибавил он про себя, – и неизвестно, хватит ли вашего военачальницкого терпения на оставшихся». Сказав это, он двинулся вперед широким быстрым шагом; хоть и понимая, что по этикету не имеет права отдаляться от своих неуклюжих спутников, мудрец ничего не мог поделать со своими ногами. Тогда Ицена, которую непрошеный муж столь странным способом освободил от уз супружеского подчинения, рванулась вперед и поравнялась с мудрецом.

– Где гнездятся змеиные наездники? – спросила она, запыхавшись. – Чего ждать от них?

– Это не совсем понятно, – отвечал Галиат, удивленный таким любопытством доселе невежественной военачальницы, – ибо отношения наездников и Замка… сложны, а природа их туманна. В Полотняной книге, называемой также книгою Основания – а ей не менее четырехсот пятидесяти лет, ибо она создана была давным-давно смиренным товариществом писцов Поселения в двух экземплярах, из которых ныне остался лишь один, а из писцов… – тут Галиат замешкался, поняв, что слишком отступил от изначального вопроса, и свернул в очередной проулок, чтоб скрыть смущение. – Так вот, в книге этой записано, что началось все с того, как к берегу (то есть к тому месту, где ныне находятся приграничные территории) пристал флот из многих сотен кораблей, следовавший за неясной целью[118]. Люди, приведшие корабли, происходили из далекого города, от которого у них оставались лишь некоторые реликвии и название: «Гамарт», но среди них самих не оставалось никого, кто помнил бы этот город, ибо за время плавания сменились поколения. Они знали лишь, что составляют армию и что их задача – овладеть краем земли. На берегу их встретили странные существа. Они называли себя змеиными наездниками и имели отталкивающий вид, а предводителя у них не было. Они не дали нашим предкам идти дальше, и об этом столкновении известно лишь, что почти сразу после высадки первый военачальник, чьего имени нет в архивах, выдержал с наездниками чудовищную битву, и помогли ему Жуки; но ни военачальник, ни наездники не победили, и им пришлось договориться. В летописи (а это самая старая ее часть, и ее принято переводить полустихами) написано так, я процитирую вам мой любимый отрывок:

Волею духа единые, люди, не чая победы,

Стоя над бездною, дружно врага поражали,

Разом вздымались и падали звонкие сабли,

Воздух холодный клубился кровавым туманом;

Рядом с пришедшими громкий трещал и боролся

Жук Изначальный, составивший сильное имя[119],

Местности этой пустынной защитник и прæтор[120];

С ним же, упершись стопой, возвышался колоссом

Военачальник и лекарь, – могучеобразный,

Дланью прилежною меч направляя усталый,

Змей отражал, набегающих злыми рядами,

Змей отражал неустанно обратноподобных[121],

Змей отражал на пороге без сна и печали;

Змеи Жука источили жестокой войною,

Жук Изначальный закончился! Лег на проходе,

Враг продолжал исступление, силы умножив, —

Так же умножил усилья водитель приплывших,

Кровь запекалась, открытые раны латая;

Не было видно конца, и безбрежное небо,

Стоном надувшись, легло на багряные горы,

Тьмой опускалось на мертвое мясо усопших.

Военачальник стоял, будто вкопанный в землю,

Здесь убежденный погибнуть, не мыслил отхода,

Меч зарывал неустанно в поганые шкуры,

Змей отражал многосильные злые потоки,

Змей отражал безнадежные долгие сонмы,

Змей отражал своеручно упругие свивы,

Змей отражал неотступные толстые туши,

Змей отражал у границы зеленой печатью;

Змей отразил у границы зеленой печатью[122];

Змей отразил! И развеялось пестрое небо.

Змеевладетель спустился на скользкую землю,

Речь обратил к предводителю тысячи весел.

В речи этой было сказано, что при всем уважении загадочный «змеевладетель» не мог пустить приплывших дальше – а пройти дальше сами подопечные военачальника не смогли бы, как стало ясно из бесконечной битвы со змеиными наездниками. Поэтому колонисты условились считать это место краем земли и начали строить здесь замок. Спустя где-то пятьдесят лет, а может быть, и меньше – из-за склонности людей тех лет к поэтизации происходившего точно сказать сложно, – военачальник исчез, а все прочие остались.