Книга Хранители Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

– Милая!

Александра, моргая, уставилась на мать. Она окоченела от холода и дрожала всем телом. Мумифицированное лицо карлика вынырнуло из ее воспоминаний, и к горлу подступила тошнота. Девушка с усилием сглотнула.

– Ты так металась и стонала… Тебе приснился дурной сон.

– Сундук… – пробормотала Александра.

Лицо Агнесс посуровело. Александра почувствовала, как рука матери гладит ее по волосам. Пальцы ее, казалось, онемели.

– Да. Твой отец рассказал мне, что вы там нашли. Кардинал говорит, что в сундуке были мумифицированные трупы двух придворных карликов кайзера Рудольфа. Они исчезли сразу после его смерти. Остальных в свое время нашли мертвыми-одного – на мостовой под городской стеной, других – в кунсткамере императора. Кто-то пустил слух, что карлик, который выпал из окна, Себастьян-как-там-его, убил остальных потому что они хотели разграбить кунсткамеру и не могли договориться, как поделить добычу. После этого он якобы выбросился из окна. Как бы там ни было…

– Но каким образом трупы оказались в сундуке?

– Этот вопрос сводит на нет всю версию о массовом убийстве и дальнейшем самоубийстве придворных карликов, не правда ли? – Агнесс безрадостно улыбнулась.

Когда Агнесс иронично комментировала что-то или каким-то иным способом давала понять, что она совершенно не соответствует образу других матерей их социального круга, Александра чувствовала, что ее тянет к ней, но при этом она ей чужая. В такие моменты в нейтральном существе под названием «мать» она видела личность по имени Агнесс Хлесль, у которой были собственные мысли, желания и взгляды на жизнь и которая частенько изумляла свою дочь. Александру околдовывала появлявшаяся вследствие этого возможность бросить взгляд в сердце матери, но одновременно она чувствовала возникавшую по той же причине дистанцию, которую нельзя было преодолеть лишь благодаря принадлежности к одной семье. «Мать» – это человек, который близок тебе просто потому, что так должно быть; но Агнесс Хлесль была женщиной, чью любовь и уважение еще надо было заслужить.

– Что кардинал искал в сундуке? – спросила Александра – и в ту же секунду вспомнила.

Вацлав, опустившийся на корточки рядом с сидевшей на полу Александрой и пытавшийся успокоить ее.

Ее отец, чей голос еще никогда не был таким бесцветным.

– Что ты наделал, дядя Мельхиор? Где библия дьявола?

Мельхиор Хлесль, растерянно шепчущий:

– Она должна была быть здесь. Рейхсканцлер… о нет… Епископ Логелиус… Господи, разве может проклятый Кодекс оказаться у розенкрейцеров? Но как такое могло произойти? У меня ведь был единственный подходящий ключ…

Андрей, который произнес:

– Спокойно, господа, спокойно. – И указал на молодых людей – Вацлава, неловко пытающегося утешить любимую, и Александру, уставившуюся на юношу широко распахнутыми, слепыми от слез глазами.

– Ничего, – ответила дочери Агнесс.

– Библию дьявола, – возразила Александра…

Лицо Агнесс побледнело.

– Мама… я ведь уже не ребенок!

– Мне было столько же лет, сколько тебе, и я тоже думала, что уже большая. Но я до сих пор просыпаюсь среди ночи с криком, когда она опять мне снится. Неужели тебе хочется, чтобы то, что ты только что пережила, повторялось каждую ночь?

– Что такое библия дьявола?

– Больше я ни на один твой вопрос не отвечу.

– Мама!

Агнесс подняла одну бровь. Она снова стала прежней, решительной и твердой Агнесс Хлесль, с которой Александра начинала препираться, как только та появлялась, и перед которой она казалась себе маленькой и слабой. Девушка стиснула зубы, почувствовав, что она не в состоянии снова ссориться с матерью. Слишком велико было только что пережитое потрясение.

Агнесс подошла к окну и раздвинула тяжелые шторы. К своему изумлению, Александра только сейчас поняла, что день уже в разгаре, и заметила, что мать была полностью одета Сколько же она спала или, точнее, как долго она пребывала в плену у кошмара?

– Это передали для тебя, – сказала Агнесс и подняла повыше свернутый листок. Она с трудом заставила себя улыбнуться. – У тебя есть поклонник, о котором мне ничего не известно?

Целых полсекунды на языке у Александры вертелся язвительный ответ: «Больше я ни на один твой вопрос не отвечу!» Но она слишком устала.

– Нет, – ответила девушка, забрала листок и повертела его в руках.

– Вся семья уже собралась внизу, – продолжала Агнесс. – Ты спустишься? Твоему отцу пришла поставка от булочника, за которого он вступился, потому что его права нарушали. У нас узкий семейный круг – на этот, раз никаких кардиналов. – Она снова натянуто улыбнулась.

– А дядя Андрей?

– У нас узкий семейный круг.

Александре вдруг показалось, что улыбка матери приобрела некое новое качество. В этой улыбке чувствовалась какая-то невысказанность. Похоже, Агнесс занимало то же самое, что теснилось в мозгу у Александры: белое пятно в истории жизни ее кузена, пребывание дяди Андрея в вечных холостяках, совершенно неподходящие чувства Вацлава к Александре, открыто написанные у него на лбу, будто впечатанные…

– Мы ждем только тебя, – добавила Агнесс.

Александра спустила ноги с кровати. У нее было такое ощущение, что все ее тело одеревенело. Она равнодушно провела ногтем под печатью и открыла письмо. Затем она впилась глазами в текст:

«Вы еще помните Брюн? Я с тех самых пор не могу забыть Вас. Курьер ждет Вас недалеко от Вашего дома. Если до того как колокола прозвонят полдень, он не получит от Вас для меня никакой весточки, я пойму, что Вы не испытываете того же, что и я, и оставшуюся жизнь проведу во мраке.

Целиком Ваш, Генрих фон Валленштейн-Добрович»

Александра вскочила с постели. Сердце ее бешено колотилось. Сколько времени осталось до того, как прозвонят полдень? Где бумага? Где перо?

25

Добравшись до Праги, Филиппо понял, что его путешествие пока закончилось. Он стоял на большом мосту, поворачиваясь во все стороны, так что перед его глазами сменялись живописные виды: Град на отвесных скалистых склонах, – крыши и фасады Малой Страны и десятки устремленных ввысь шпилей Старого Места. Все это наводило на мысль, что он нашел темного двойника своего родного города, Рима. Не то чтобы у Рима не было достаточно темных сторон – пожалуй, даже больше, чем светлых, если уж быть точным, но в целом город воспринимался как светлый. А вот Прага, казалось, зашла куда глубже в тень, чем Рим, и скрывала намного больше тайн в своих бесчисленных переулках-ущельях и потайных уголках. В ночном Риме, полном суеверий и хаоса, по улицам бродили призрачные легионы с барабанами и фанфарами; отправляясь на смерть в какую-нибудь отдаленную страну, солдаты не успевали попрощаться с родиной, и только смерть связывала их души с родной землей и боевыми товарищами. По пражским площадям шатались вздыхающие тени отверженных влюбленных, повешенных предателей и призванных самим дьяволом алхимиков – жалкие призрачные фигуры, которые опережали даже одиноко топающего Голема.