Книга Железный тюльпан - Елена Благова

— Ты тоже будешь обманывать! — Серебро всплеснула руками. — Ты научишься играть в те же игры, что и все они! Ты станешь как все!

— А мы с тобой, когда пахали на Казанском, были не как все, да?!

— Ну, мы… Мы, мать, были же под Сим-Симом…

Перед глазами Аллы встало мертвое лицо Сим-Сима, его проколотое, как у Любы, горло. Она поднесла чашку с кофе к губам и выпила ее залпом.

— Слушай, Инна. — Ее голос внезапно охрип. Так с ней бывало всегда, когда она слишком много пела, слишком много курила или сильно волновалась. — Слушай. Ты не знаешь, Сим-Сим был только сутенером или не только? Ты не знаешь, чем он занимался в свободное от возни с нами, девками, время? Чем он еще был занят в жизни, кроме девок? Ты никогда не задумывалась об этом? Ты никогда не думала о том, почему его убили?

Серебро пощелкала ногтем по медной тыковке старой абхазской джезвы.

— Думала. Еще бы не думать. Все мы думали. — Она посмотрела прямо в лицо Алле. — Гарькавый был странный тип. С виду он был дурак дураком, помнишь, да? Такой синемордый битюг, взгляд тупой, мрачный, будто только что замочил кого-то в подворотне. А на самом деле наш Сим-Симыч играл в интеллектуала. Он же был заядлый рок-тусовщик. Старый рокер. — Инна вытащила из-за пузатого чайника пачку «Gauloise», закурила, прикурив от еще раскаленной спирали плитки. — Вечерами, ночами он частенько пропадал на рок-сборищах. Ходил в клуб «Птюч», все канал под молодого, старый козел. — Инна зло сплюнула табачную крошку, приставшую к губе. — Козел, одно слово, козел! Ты знаешь, мать, он ведь и в тюряге отсидел. Это я узнала потом, от стриженой Хельги, помнишь, прибалтка такая была, Симыч ее в казино «Зеленая лампа» отловил, ну, она работала под мальчика, такая травести, от парня не отличишь, бисексуалам это нравилось. — Серебро затянулась, выдохнула дым. — О, как он издевался надо мной! Над тобой — не так, он тебя своеобразно любил. Меня он сколько раз бил. Однажды зуб чуть не выбил. — Ее передернуло. — Да, старый козел, любитель рока, твою мать!.. лучше бы он рыбок аквариумных разводил, это бы ему подошло…

— А ты откуда знаешь, что он рокер? — Алла тоже вытянула из пачки сигаретину, так же, наклонясь к плитке, прикурила. — Может, это все его выдумки?

— Как же выдумки. — Инна обиженно вскинула голову. — Как же выдумки, когда я его видела сто раз на тусовках у Лехи Красного. И у Жеки Стадлера. Стоял, слушал, где надо, хлопал, где надо, подвывал. Такой старый бездарный фэн. Может, он и подвизался когда-то в группе какой, а тут — так, тосковал… никому же не хочется стареть, даже, блин, Бобу Гребенщикову… а он-то уж гений… и его-то уж не убьют бездарно, как Сим-Симыча…

Алла курила, курила, курила. Она заталкивала сигарету в губы глубоко, будто хотела выпить весь дым, таящийся в ней. Будто хотела сигаретой заглушить вереницу мыслей, всплывших со дна души, пока Серебро, дымя, трепалась, злилась, смеялась, снова заваривала кофе.

Сим-Сим был связан с московскими рокерами. Это интересно. Это тревожно.

Это тем более непонятно, что не далее как вчера Беловолк, с которым они трогательно помирились после того, как она, как курица, наскочила на него с криком: «Ты убил!» — объявил ей, что в ее «Любином Карнавале», который они уже начали репетировать, уже три студийных репетиции прошло, а в конце марта должна быть запись для телевидения, будут обязательно выступать лучшие московские рок-группы, и не спорь, пожалуйста, и не делай круглые глаза, ты должна быть певицей широкого профиля, ты должна привлекать в свои концерты новые, молодые силы, ты должна показывать всем, какая ты царица бала, все, весь музыкантский бомонд, должны быть под твоим крылом. А ты должна царствовать, порхать по сцене, выказывать всем, что ты — Башкирцева — все равно на порядок выше любого рока, хоть ты и попса! Должна!.. должны… должны…

Выкурив сигарету до пожелтелого фильтра, Алла придавила ее пальцами в кофейном блюдце.

— Ты меня не слушаешь! — возмутилась Серебро. — О чем ты думаешь?

Алла взяла в руки чашечку, заглянула в нее.

— Давай погадаем на кофейной гуще, Серебро, — сказала она очень тихо — так, что Серебро едва ее услышала. — Успею я или не успею. Если я не разгадаю эту чертову загадку, кто убил Любу, меня, мать, посадят в тюрьму. Как Сим-Сима бедного. И ты будешь носить мне передачки. Хорошо бы в Лефортово или в Бутырскую, все Москва, тебе близко. А то отправят в лагеря, в родную Сибирь, в вечную мерзлоту. У меня осталось всего десять дней, Серебро. Всего десять дней.

— Через десять дней по телику «Любин Карнавал»… - прошелестела Инна.

— У тебя не найдется водки, мать? — тихо спросила Алла.

Юрий и правда пригнал на репетицию «Карнавала» всевозможных рокеров. Я веселилась как могла. «Ребята, сейчас Стадлер возьмет этот аккорд в ля-миноре, настройтесь, пожалуйста, прочистите горлышки!..» Угрюмо насупившись, патлатые зверюшки, покачиваясь на сцене на высоких, как ходули, каблуках, пели, мычали: «Я волк, я волк, я вою в ночи, я боль, я боль, кричи не кричи. Я стон, я стон, я дикий оскал. Меня мой сон в снегу отыскал!..» — «Русский рок, — бормотал Беловолк, как оглашенный, бегая по сцене, заставляя помрежа пускать цветной дым из-за кулис, таскать коробки с сухим льдом, — это же целое государство, русский рок. Все думали, что его нет, а он есть!.. Но, конечно, братцы, скажу я вам, как наши ни подпрыгивают, а с „Металликой“ все равно никакого сравнения…даже с примитивными „Cannibal Corps“…»

Мне было в высшей степени плевать на каких-то там «Cannibal Corps». Я делала на сцене свое дело. Сцена уже была моим домом. Как человек, оказывается, быстро привыкает к тому, что он делает. Мне казалось странной, непредставимой моя прежняя жизнь. Неужели у меня будет тюремная решетка вместо досок сцены? Неужели я никогда больше не буду слышать аплодисментов, видеть эту громадную черную пасть зала, над которым я имею власть?

«Люба, чуть левее!.. Джессика, Джессика Хьюстон, где ты!.. Джессика, твой выход, пошла, пошла!.. Микрофоны!..»

И, правду сказать, мне нравилась эта свеженькая юная девочка, эта мулатка со странно зелеными, как две крыжовничины, глазами, с пушистыми, заплетенными в мелкие бесчисленные косички темными, чуть в рыжину, волосами. Когда она вставала под софит, волосы, просвеченные насквозь, становились вызывающе-рыжими, золотыми. Как мои. Которые у меня были когда-то, когда я еще была рыжей Джой с Казанского.

Девочка совсем неплохо пела, чем-то неуловимым напоминала наглую Тину Тернер, немного — Донну Саммер; врожденная мулатская нагловатая грация, гибкая, эротичная развязность, естественность вызывающе соблазнительных движений и па, ах, эти покачивания бедрами, эти прищелкивания пальцами, — когда она брала себя за сосок указательным и средним, прищемляя его, и задирала рукой юбку почти до самого холма Венеры, публика, допущенная до созерцания репетиции, восторженно выдыхала из тьмы зала: «Классно, малышка!.. Хай!..» Дешевые приемчики, но на паблику действуют безотказно. Чем примитивнее, тем больше успеха. Это аксиома. Это должны затвердить все артисты, кто занимается легким жанром. И мулаточка в грязь лицом не ударяла. Я рассмотрела ее исподтишка: очень юна, совсем еще зеленая, а самоуверенности, как у дивы.