Книга Записки санитара морга - Артемий Ульянов

Но… Света Петрова уже нашла причину, орудуя острым ампутационным ножом. Протянув «ну, так я и думала», она запишет что-то в блокнот. А значит, будет у Черепенина Свидетельство, дающее право уйти без проволочек туда, где ему не понадобится халявный проездной и надбавка к пенсии. А если б не Светка?

До двенадцати я метался между скорбным мраморным парадным фасадом Царства мертвых и его «мясным цехом», скрытым от посторонних глаз. То снимая, то натягивая окровавленный фартук, проворно шнырял между шестернями ритуально-медицинского механизма, в глубине которого привычно зрел очередной цейтнот. Формула «машина в час, Маркина в три» с каждой минутой все больше тревожила меня. В час мы должны закончить резать и отдавать. Машина частенько опаздывала, но в ту пятницу это было бы совсем некстати. Начнем в половине второго – закончим около половины третьего. Полчаса на Маркину – слишком мало. И если, не дай бог, что-нибудь пойдет не так, угрюмые вооруженные родственники не станут жаловаться заведующему и главврачу. Не их стиль.

Драгоценные минуты сочились сквозь пальцы, тая на глазах. Если бы вместо Бумажкина с нами работал еще один Плохотнюк или Антонов, мы бы не успели. Но Вовкин темп работы, выкованный многолетним опытом, спас ситуацию. В 13.00 мы были готовы. А вот машина в назначенный час не появилась. Должна была вот-вот, с минуту на минуту… Но ее не было.

– Может, начнем бабульку готовить? – беспокойно переминался Плохиш, поглядывая на часы.

– Сейчас приедут, не ссы, – уверенно сказал Вовка, держащий в руках старорежимную картонную «папку для бумаг» с замызганными тесемочками.

– Вов, ты Маркину видел? – как бы между прочим спросил я.

– Ага. С носом там беда, остальное не проблема.

– Да, нос надо на место ставить, – кивнул я.

– Ставьте, хлопцы, ставьте. Только смотрите, чтоб он не отвалился. Запасного носа-то у нас нет.

– А мы аккуратненько, – умоляющим тоном сказал Борька.

– Вы уж постарайтесь, – ухмыльнулся Бумажкин, четко дав понять, что если и вмешается в эту выдачу, то только в крайнем случае.

В десять минут второго машины у внутреннего крыльца отделения не было. «Боря прав, надо начинать», – решил я.

Переложив миниатюрную Маркину на резервную каталку, снял с нее маску. За два часа до выдачи ее лицо выглядело куда большей проблемой, чем вчера. «Боженька, выручай своего Харона!!! – мысленно взмолился я. – С бальзамировкой у чеченцев мне помог и с капельницей тоже. Только бы сейчас не оставил», – думал я, уставившись на старуху, напоминавшую ведьму из страшных немецких сказок. – Не паникуй, Вовка поможет. В этой ситуации он может куда полезнее Всевышнего оказаться».

– За час управимся, по-любому. Да, Тёмыч? – оптимистично сказал Борян, подошедший сзади. – Нам главное – с носом не облажаться…

– Делал такое? – спросил я, зная Борькин ответ.

– Не-а…

– Значит, это мне главное с носом не облажаться.

– Тёмыч, попроси Вовку, ей-богу… Он-то точно сделает.

– Попрошу, если придется, – буркнул я.

– Когда придется – поздно будет. На хрена так рисковать-то?

Я хотел что-то ответить, но звук уставшего от бесконечных дорог грузовика прервал нас. На часах было 13.15. Лучше, чем двадцать, но хуже, чем десять. Время росло в цене с каждой минутой.

Старый «ЗИЛ» с надписью «Хлеб» на бортах еще неуклюже разворачивался, сдавая задом к крыльцу, а мы уже распахнули тяжелые двустворчатые двери, нетерпеливо стоя с каталками наготове. Когда машина наконец-то причалила к отделению, из нее не торопясь вылезли двое. В родстве они не состояли, но были похожи друг на друга больше, чем некоторые родственники. Обритые головы, мятые спортивные костюмы, стоптанные мокасины, телосложение, стремящееся к квадрату, массивное золото на коренастых коротких шеях, неприлично мощный запах польского одеколона с французским названием. Но более всего их роднило выражение лиц, излучавших надменное превосходство, замешанное на туповатом равнодушии ко всему, что не сулило выгоды.

– Мужики, давайте-ка пошустрее, – твердо сказал Бумажкин, обменявшись рукопожатиями с гостями и протягивая им папку.

– Шустрее, говоришь? А че, пожар? – вальяжно поинтересовался старший. Судя по борсетке и пейджеру, которые тот демонстративно держал в руках, словно царские символы власти, это был он.

– А что, пожар нужен? – недовольно ответил Вовка.

– Ага, огненная вода. Дезинфекция, сам знаешь… – хмыкнул владелец пейджера, выжидательно глядя на Бумажкина.

– Загрузимся – выдам. Все, до грамма…

– Лады, – кивнул тот, утробно прокашлялся и принялся все также плавно открывать двери кузова. И работа закипела.

А пока двадцатилетние Антонов с Плохотнюком стремглав разгружают содержимое потрепанного «ЗИЛа», тревожно поглядывая на часы в июне 95-го… Я расскажу, откуда взялся хлебный фургон у дверей Царства мертвых 4-й клиники. Спешить нам некуда, ведь Маркину похоронили пятнадцать лет назад…

Итак, Вовка Бумажкин ездил вчера куда-то, пообещав «выбить» машину, чтобы «разгрузиться». И ездил не один, а в компании с комплектом недурных напитков. После чего у морга появился грузовик с надписью «Хлеб» на бортах кузова… Ахинея какая-то…

Все эти события, странные для непосвященного наблюдателя, лишь верхушка айсберга. Его основание находится внизу, как и положено. В подвале, слева от лифта, напротив двери, за которой плещется русло Стикса, есть и другая дверь. Неприметная, без таблички. И если открыть ее… Нет, даже и открывать необязательно. Достаточно лишь прислонить к ней ухо и прислушаться.

То, что ты услышишь, сразу поставит все на свои места. Не узнать этот звук сложно. Сперва он кажется монотонным и безликим, но со временем в нем становятся различимы отдельные партии, будто обрывки фраз, вырвавшиеся из гула толпы. Их становится все больше, из них складываются целые партитуры, выверенные и гармоничные. Низкая трубная нота, достойная Вагнера, перекликается со звенящим джазовым потрескиванием и еще каким-то индустриальным бульканьем, за которым чуть слышно колышется затухающий мотив, отголоски которого напоминают горловое пение северных народностей. Я не знаю, песня это, молитва или просто дыхание. Но знаю точно – так звучит холодильник.

Холодильник, запертый в подвале, слева от лифта. Старая модель, с не изолированными секциями и примитивной регулировкой температуры. «Estola», финского производства. Корпус из полированного металла делает его похожим на огромное зеркало. На дверях секций нет удобных пластиковых табличек, на которых можно написать фамилию постояльца. И чтобы найти труп Иванова, придется класть под подголовник записку и каждый раз искать ее, хлопая дверями и заглядывая внутрь.

Когда-то этот финский стальной гигант был единственным холодильником клиники. Но пару лет назад уступил свое место английскому дэнди марки «Leec», оставшись стоять в кафельной пещере подвала. Теперь люди лишь изредка навещают его, щелкая выключателем неонового света. И тогда все становится точь-в-точь как в те годы, когда он был незаменим. Правда, его компрессоры уже не те, что были раньше, отчего скачет температура… То и дело отказывает какой-нибудь датчик… Однако он до сих пор работает, замолкая всего пару раз в год, во время ремонтов и санитарных мероприятий. Старому дряхлеющему отшельнику все-таки нашлось подходящее применение.