Книга Властный зов страсти - Моника Маккарти

Нет. Что бы ни случилось, теперь они муж и жена. Чем скорее Флора поймет, что случившегося не изменить, тем лучше.

Твердой рукой постучав в дверь, Лахлан взялся за ручку, но дверь не поддавалась. Очевидно, Флора заперла ее изнутри.

Глава 19

В ожидании ночи Флора задремала в кресле возле камина, но стук в дверь ее тотчас же разбудил.

Она встала, разгладила юбку подвенечного платья, которое все еще оставалось на ней, потрогала амулет на шее. Этот амулет она собиралась отдать Лахлану нынче вечером как символ бесконечной любви. Амулет остался при ней напоминанием о печальной судьбе матери, а также о совершенной ею ошибке. Похоже, проклятию суждено было остаться с ней до конца.

Лахлан снова постучал, на этот раз громче, и Флора расслышала его голос, он говорил тихо, но нельзя было не заметить в его тоне гневные нотки:

– Впусти меня, Флора, немедленно.

Ее руки сами собой сжались в кулаки.

– Нет.

Лахлан выругался и начал с силой трясти дверь.

– Открой, или я ее сломаю!

Ярость, которую Флора расслышала в его голосе, дала ей минутную передышку. Она бросила взгляд на стальной болт, удерживавший тяжелую дубовую дверь, и это укрепило ее тающую отвагу. Для того чтобы сломать такую дверь, потребовалась бы целая армия мужей.

– Уходи, – сказала она отважно. – Сегодня у меня нет желания видеть тебя… как, впрочем, и в любую другую ночь.

Лахлан снова выбранился, потом наступила тишина. Флора ждала, не осмеливаясь вздохнуть. Время текло медленно, Флора уже начала удивляться тому, что победа досталась ей так легко, как вдруг…

Сначала она услышала грохот. Когда грохот повторился, Флора испуганно отскочила от двери, как оказалось, очень вовремя, потому что дверь с треском распахнулась после того, как крепление болта отлетело от стены.

Разгневанный лэрд неподвижно стоял в дверном проеме, и лицо его походило на маску, а глаза в пламени свечей сверкали, как сапфиры.

Флора с трудом перевела дух, тут же Лахлан с угрозой произнес:

– Никогда больше не запирайся, слышишь?

– Ты не имеешь права…

– У меня все права на тебя… – прошипел он сквозь зубы и, сделав три больших шага, оказался рядом с ней. – Ты моя жена, не забывай об этом.

– Формально да, но ты принудил меня к браку обманом.

Лахлан угрожающе нахмурился.

– Послушай, Флора; я пытаюсь быть с тобой терпеливым, но ты не хочешь ничего замечать, и напрасно. Мы принесли обеты, и тебе придется чтить их.

Флора вскинула подбородок.

– Мой кузен отдал тебе указ об освобождении брата?

– Да.

– В таком случае ты получил что хотел. А теперь оставь меня в покое.

Лахлан схватил ее за руку.

– Если есть что-то, чего я хочу, то это ты.

Флора вырвала руку:

– Ты совершил сделку и заплатил за меня, но есть вещи, которые не продаются. Тебе придется изнасиловать меня, потому что по доброй воле я никогда не приду к тебе снова.

Лицо Лахлана сделалось таким мрачным, что Флоре стало не по себе. Она задохнулась, когда он с силой привлек ее к себе так, что ее груди расплющились о его гранитные мускулы. От него исходил жар. Она чувствовала бурное биение крови в его жилах и то, как тяжело и сильно бьется его сердце. Его дыхание обдавало теплом ее шею, и Флора трепетала. Господи, дай ей силы противостоять этому напору.

– Ты уверена?

Внезапно голос Лахлана стал бархатным, глубоким, даже обольстительным, и теперь Флора не сомневалась, что это мерзкое чудовище легко может заставить ее молить о пощаде.

Словно для того чтобы доказать ей это, Лахлан прильнул губами к ее губам с такой отчаянной страстью, что это ее ошеломило. Его поцелуи становились все более жаркими и гневными, требовательными, яростными, вынуждающими ее ответить на властный напор его языка. Она попыталась высвободиться, но противостоять его страсти было невозможно. Никогда прежде он не целовал ее так. Только теперь ей открывалась та дикая и грубая сторона его натуры, которая прежде таилась под маской сдержанности. Флора таяла в его объятиях, подчиняясь исходившему от него жару…

Внезапно из глаз Флоры хлынули слезы унижения, она не могла вынести того, что тело предало ее. Рванувшись из его объятий, она чуть не задохнулась от обилия вырвавшихся на свободу противоречивых чувств.

– Моя мать была права. Все горцы – варвары, и ни одному из них нельзя верить!

Лахлан побледнел, но Флора была слишком разгневана, чтобы придавать этому значение. Все, чего она сейчас хотела, – это дать выход терзавшей ее боли.

– Как ты смеешь целовать меня?! Я не твоя шлюха, запомни это! Не могу поверить, что мне удалось убедить себя, будто образование и утонченность не имеют значения! Ты мерзавец, и теперь я это вижу… Немедленно убери от меня свои грязные лапы!

Лахлан отшатнулся, и Флора поняла, что больно задела его. Что ж, она и старалась уязвить его не меньше, чем уязвил ее он. Судя по ледяному выражению его глаз, она добилась успеха.

– Возможно, я и варвар, – ответил Лахлан резко, – но ты хочешь меня. – Он сделал паузу, словно давая ей время понять справедливость своих слов. – К тому же я твой муж. Чем скорее ты это поймешь, тем счастливее будем мы оба.

Флора вспыхнула.

– Ты – возможно, но я никогда.

– Никогда не говори «никогда». – Лахлан бросил на нее пронзительный взгляд. – Сейчас я тебя оставлю, но не вздумай снова запираться, ты моя жена.

Флора молчала. Пусть горец воображает, что победа за ним, скоро ему станет ясно, сколь сильно он ошибся.

Бросив на жену грозный взгляд, Лахлан оставил ее в одиночестве, но Флора знала, что он вернется. Как долго она сможет противостоять его давлению? Неизвестно. Зато он получил что хотел. Жизнь его брата вне опасности, и в ней он больше не нуждается.

Солнце позолотило горизонт, и теперь мрачный замок Дримнин весь был виден как на ладони. Свет, отразившийся от воды пролива, создал для него удивительный волшебный и сверкающий фон, еще больше подчеркивавший его угрюмость.

Однако Лахлан сейчас думал не об этом: их миссия увенчалась успехом, и брат вернулся к нему. Не потребовалось много времени для того, чтобы осознать: испытания заметно изменили его, и Джон никогда уже не будет тем беззаботным проказником, готовым поделиться своей жизнерадостностью с каждым, каким он был до заключения в тюрьму.

Долгие дни заключения явились причиной того, что на худом и грязном лице Джона прорезались морщины, а глаза, прежде искрившиеся озорством и весельем, теперь были полны ненависти. Душа Джона ожесточилась, и это особенно опечалило Лахлана. Хотя он винил во всем короля, но и сам во многом был виноват. Ему не следовало посылать брата вместо себя, зная коварство короля Якова. Из-за его ошибки пострадал не только брат, но и еще много людей. Но, слава Богу, теперь брат на свободе, а это значит, что Флора должна простить его.