Книга Голгофа XXI - Елизавета Ельская

— Да ты, оказывается, мистик, — с удивлением сказал Святослав, прежде не подозревавший, что от Иоанна можно услышать что-либо подобное.

Иоанн пожал плечами, предоставляя собеседнику истолковывать этот жест как угодно, затем предложил:

— Пока ты шьешь, я еще кое-что расскажу, если хочешь.

— Давай.

— Бабушка всегда удивлялась, почему люди не понимают одной очень простой, с ее точки зрения, вещи. Задаются вопросом, где Божья справедливость, если негодяи процветают, а на хороших людей обрушиваются несчастья. Священники во все времена давали один и тот же туманный ответ, что такова, мол, воля Божья. Или что пути Господни неисповедимы. Бабушка говорила, что следовало бы объяснять, почему Божья воля такова.

— И почему же? — заинтересовался Святослав.

— Будем рассуждать методом от противного. Допустим, некие высшие силы, которые мы называем Богом, сделали бы так, чтобы добрые поступки тут же вознаграждались, а дурные — карались. Тогда люди утратили бы свободу выбора, понимаешь? Дурной человек делал бы то же самое, что и хороший, но лишь из страха перед наказанием. Неизбежным наказанием. Или ради награды. Представь, что ты знаешь — за твоей спиной постоянно стоит судья, выносящий приговор и тут же приводящий его в исполнение. Судья, от которого ничего не скроешь. Совесть, доброта — все это потеряет значение, останется голый расчет: на одной чаше весов — поступок, на другой — последствие. Это был бы мир обреченных, похожий на тюрьму с идеальными заключенными, у которых просто нет выхода, кроме как быть идеальными.

— Любопытно, — протянул Святослав. — Но ведь для верующих Божья кара и награда — вещи реальные. Пусть не в этой жизни, а после смерти.

— Ну и как ты думаешь, многие из них в своих каждодневных поступках руководствуются в первую очередь этими соображениями? — с иронией произнес Иоанн, затем уже другим тоном добавил: — Вера — это скорее надежда. Надежда на что-то лучшее, чем есть у нас здесь. И Бог, если Он действительно существует, всегда должен оставаться за облаками, чтобы в человеческой жизни были вера и правда, а не страх.

Помолчав, Иоанн бросил взгляд на продолжавшего шить Святослава.

— Раз ты не закончил, послушай еще про нашего соседа. Он тоже был очень старый, как моя бабушка, и часто приходил поговорить с ней. Он утверждал, что добро и зло — сугубо человеческие понятия, а высшие силы руководствуются целесообразностью. Не знаю точно, что он подразумевал под целесообразностью. Я тогда еще слишком мал был, чтобы вникать в их разговоры, и слово это запомнил лишь потому, что он часто повторял его. И один пример запомнил. Насчет того, что человеческое понимание добра иногда противоречит само себе. В прошлом веке из-за развития медицины снизилась смертность от болезней. Люди слабые и больные, в прошлые века обреченные на смерть, выживали и давали потомство. В результате этого человеческий генофонд ухудшался. Гуманность в отношении отдельных личностей оборачивалась злом в отношении человечества в целом. Старик все твердил, что целесообразность не допускает подобных противоречий и потому высший разум руководствуется ею. Может быть, он прав…

После этого разговора Святославу, временами замечавшему на лице Иоанна выражение глубокой задумчивости, всякий раз казалось, что в его голове бродят странные мысли и роятся причудливые образы. И теперь Святослав, перебирая одно за другим три имени и гадая, которое из них принадлежит предателю, все чаще останавливался на имени Иоанна. Он был уверен, что Иоанн не предал бы из страха или ради личной выгоды, но что, если он руководствуется другими соображениями, о которых обычный человек и понятия не имеет? Хотя бы упомянутая целесообразность — что, если Иоанн считает нецелесообразным спасать то, что умирает? И решил помешать этому?

Когда до конечной цели оставалось пять-шесть дней пути, Филипп, на привале предложив Святославу покурить, отошел с ним в сторонку и сказал:

— Командир, пора решать нашу главную проблему. Ты сам говорил, что нельзя идти к Долли с предателем. Есть у тебя насчет этого какие-нибудь идеи?

Идеи у Святослава имелись, даже не идеи, а готовый план, но он пытался отыскать другой, потому что этот требовал еще одной жизни, его собственной или Филиппа.

Кроме изобличения предателя, замысел Святослава преследовал еще одну цель: заставить поджидавшую их появления охрану поверить, будто вся группа погибла. Для этого кому-то следовало на машине подъехать к зоне, поставить ее, не доезжая километров десяти, разбить лагерь, оставить следы пребывания там якобы всей группы и создать видимость попытки проникновения внутрь зоны. Потом тот, кто возьмет на себя данную задачу, должен был погибнуть, причем таким образом, чтобы охранники не сумели установить, что он был здесь один. Устроить взрыв, а самому сбежать — такой вариант не годился. Спецслужбы наверняка будут прочесывать прилегающую территорию всеми средствами, а охраны и техники в зоне Долли больше, чем в любой другой. Здесь обшарят каждый квадратный метр с тепловыми датчиками, датчиками движения и еще черт знает чем. Если там будет кто-либо живой, его найдут. Уйти от поисковых групп нет никаких шансов, поэтому тот, кто возьмет это на себя, должен умереть. Попав в руки жандармов живым, он неминуемо все им выложит, и тогда план потеряет смысл. Сила воли и мужество здесь роли не играют: пара уколов развяжут язык любому. Представление, которое следовало разыграть, было, по мнению Святослава, под силу, кроме Филиппа и его самого, еще, пожалуй, Симону. Но если Симон предатель, это приведет к полному провалу всей затеи, поэтому его кандидатура не рассматривалась. Идти к зоне Долли предстояло или Святославу, или Филиппу.

Последний деловито сказал:

— Ложный лагерь — не проблема, а вот мнимая гибель всей группы — как это организовать?

— Помнишь, я говорил тебе, что Книжник перед смертью передал информацию про мины перед периметром зоны. Думаю, настоящего минного поля там нет из-за нас. Работы приостановлены — только так можно объяснить нелепую форму заминированного участка. Охране вовсе не надо, чтобы мы взлетели на воздух. Безусловно, спецслужбы уверены, что у нас имеются сведения об охранных системах зоны, иначе мы бы туда не полезли, но вот насчет недавно заминированного участка бабушка надвое сказала. Про него нам может быть и неизвестно. То, что мы сунулись именно туда, будет выглядеть досадной случайностью. Досадной не только для нас, но и для спецслужб тоже.

Филипп понимающе кивнул:

— Если прихватить несколько зарядов для «страйка» и прогуляться по минному полю, получится отличный фейерверк! Тела уже никто искать не будет: нечего искать.

— Еще надо взять с собой автоматы и КОРы, взрыв разбросает их по сторонам, создав видимость того, будто там взлетела на воздух вся группа.

— Положим, охранники после пышного фейерверка действительно поверят, что погибли мы все, — согласился Филипп. — А дальше что? Это снимает только половину проблемы, вопрос о предателе остается. Кстати, командир, а нельзя ли использовать это самое минное поле в качестве ловушки для предателя? Уж он-то наверняка знает о нем и, если мы двинемся как раз туда, начнет энергично протестовать. Ему ж неохота вместе с нами разлететься на куски!