Книга Черное безмолвие - Кирилл Кудряшов

— Догадываюсь. — тихо произносит Сырецкий. — Она сказала, что туда ему и дорога? После взрыва в убежище народ озлоблен. Люди видят в бегунах только врагов… Тем более, еще и этот Мадьяр… Он, ведь, тоже из вашего племени.

— Тогда уж, нашего вида. — язвительно подмечает Марат.

— Не важно. И что? Ты ее ударила?

— Я ее убила. — холодно отвечаю я.

На этот раз Сырецкий смотрит мне прямо в глаза, а затем, поднявшись с кровати, отвешивает мне мощную пощечину.

— Идиотка! — восклицает он, — Мало того, что Таранова размазала несколько сотен человек по стенам, так теперь еще и ты приняла у нее эстафету! Ты знаешь, что ты наделала? Если раньше люди просто боялись вас, то сейчас, после тебя и Кати, будут ненавидеть! Ты не сможешь даже спокойно пройти по заводу, не опасаясь того, что кто-то влепит очередь тебе в спину, не говоря уже о том, чтобы отправиться за добычей с человеком!

— Я и не собиралась куда-то ехать с людьми. Они мне чужие!

— Ты кем себя возомнила?! — взрывается тот, — Ты что, думаешь, что ты выше их всех?! Выше меня?

— Да. Не выше вас, но выше любого из ничтожеств, которые способны только на то, чтобы влепить мне очередь в спину. Заметьте, Петр Михайлович, это ваши слова! Даже не в лицо, а в спину! На большее никто из них не способен! Большинство из них никогда не были на открытом просторе Безмолвия, никогда не видели ядерного взрыва… Даже вы прячетесь в бункерах, вместо того, чтобы… — я осекаюсь, не зная, чем продолжить свою тираду.

— Что бы что? — подбадривает меня Сырецкий, — Вместо того, чтобы выйти вместе с вами на охоту? Нестись по Безмолвию вместе с бегунами? И сколько бы я пробежал рядом с тобой, бегунья? Час, два? А после этого растекся бы лужей протоплазмы по черному снегу! Это ваш мир, Ира! А наш — здесь, в бункерах, в стенах завода… И мы будем защищать его от любого вторжения! И пойми же ты, наконец, теперь вы стали здесь чужими! Это от вас люди будут защищать завод!

Я поднимаюсь, чтобы уйти, но Сырецкий хватает меня за плечо и силой усаживает меня обратно.

— Ира, пойми, я тебе не враг. И жители завода не враги! Просто любому живому существу свойственно защищать свою территорию.

— Любому, кроме бегунов. — возражает Марат.

— Потому, что ваша территория — все Безмолвие! Вы свободны, словно ветер, в отличие от нас, привязанных к бункерам, и боящихся радиации.

Я снова поднимаюсь, и на этот раз Сырецкий не пытается меня остановить.

— Вы правы, Петр Михайлович, — говорю я, — И они правы… Нам не место в стенах завода.

Я выжидающе смотрю на Марата и он, поняв, о чем я, кивает.

— Мы уйдем. — говорит он.

— Никуда вы не уйдете! Вы нужны заводу! Вы должны помочь нам справиться с Мадьяром…

— А может мы перейдем на его сторону? — спрашиваю я, — Как вам такой вариант?

— Ира, он же похитил твоего сына.

— Но, я уверена, не причинил ему вреда.

— Ты не сделаешь этого. — в голосе Сырецкого звучит такая уверенность, как будто он знает меня с рождения, и способен предсказать любой мой шаг.

— Еще не знаю. — отвечаю я. — Я больше ничего не должна заводу, но и воевать за идеалы Мадьяра я не стану. По мне, так пускай идет война, пускай люди убивают друг друга, увеча планету ядерными взрывами. Мне все равно, ведь я не человек, я бегун. Я привыкла к Безмолвию, и даже, кажется, начинаю любить. Я иду к Мадьяру. Иду не воевать и не сдаваться. Я пойду за Колей, а все остальные могут идти к чертям!

Чувствуя на своей спине взгляд Сырецкого, полный бессильной ярости, я выхожу из палаты, и Марат следует за мной. Не сговариваясь мы двигаемся в сторону «бегуньего лазарета» — не знаю, с какими мыслями идет туда Марат, а я иду прощаться…

— Ты это серьезно? — спрашивает он меня, — Серьезно собираешься к Мадьяру?

— Ты же слушал.

— Ты будешь… с ним? Примешь его сторону?

— Это не моя война. И вообще, я снабженец, а не солдат. И к Мадьяру я иду не воевать, а просто забрать сына.

— Он никогда не отпустит тебя…

— Пусть попробует!

У меня есть план. План безумный, имеющий девяносто девять шансов на провал из общей сотни. Но даже если я умру, таким образом я наверняка избавлю мир от Мадьяра, и никто из моих друзей больше не умрет…

— Я возьму с собой перехватчик. — говорю я. — Маленький такой, килотонн на тридцать. До штаба Мадьяра, навскидку, километров пятьдесят, доберусь до карты — проложу маршрут точнее, так что наземный ядерный с такого расстояния лишь легонько качнет завод.

Марат смотрит на меня непонимающим взором.

— Ты собираешься пробраться туда с боеголовкой, заминировать ей лагерь, забрать сына и уйти восвояси?

— Все проще. Я собираюсь приехать туда с боеголовкой, въехать на середину его лагеря, и, держа руку на кнопке детонатора, потребовать, чтобы Мадьяр отдал мне Колю, в противном случае я разнесу там все в радиусе пары километров.

— Это полный бред!.. — Марат задумывается, но не надолго. — Но я еду с тобой.

— Ты остаешься здесь!..

Мы замираем как вкопанные перед дверью в лазарет… дверь, стены, и даже потолок коридора исписаны ярко красной краской… Одно и то же слово повторяется из раза в раз, перетекая со стен на потолок и обратно. «БУБ»…

Этот «БУБ», словно безвкусные обои, украшает весь коридор и дверь в лазарет… «БУБ», «БУБ», «БУБ»… И лишь на двери, по диагонали, выведена зеленым цветом расшифровка этой аббревиатуры: «Бегуны, Убирайтесь в Безмолвие!»

— Твари! — выдыхает Марат. — Совсем оборзели! Ира, может все-таки стоит примкнуть к Мадьяру, и вместе с ним разворошить этот хренов муравейник?!

Я предпочитаю смолчать. Меня не покидает ощущение абсолютной нереальности происходящего, ощущение, что я живу в воображаемом мире, при чем мир этот порожден отнюдь не моим воображением. Ну а раз мир нереален, то нереальна и я… И значит, что бы я не делала, все это не имеет смысла… все равно все будет так, как задумано тем, кто придумал этот мир, в котором я — всего лишь пешка. Так какая разница, воевать с Мадьяром против завода, или с Сырецким против Мадьяра?

Как сказал один великий человек, в любой спор, любой конфликт и, естественно, любая война — это японский сай… Три острия: одна сторона, другая, а по середине — истина. И мне что-то совсем не хочется примыкать ни к одной из сторон. Я хочу найти истину! Что-то своей, реальное только для меня, и существующее вне этого мира…

Марат дергает ручку лазарета, но дверь не открывается. Заперта изнутри! Он трижды пинает дверь ногой, и только тогда, наконец, изнутри раздается голос Эзука:

— Ира, это ты?

— Нет, еще и я! — зло отвечает Марат. — Можно подумать, что на Ирке свет клином сошелся.