Книга Орда. Шпион Темучина - Андрей Посняков

Действительно, не ждали! На площадке перед юртами жгли костры и развлекались – сначала плясали, а затем затянули протяжные песни, видать, в кочевье был какой-то праздник. Ну, правильно – как раз она и шла, пора праздников – осень. Беглецы затаились за дальним гэром.

– Украдем лошадей, – обернувшись, шепнул Гамильдэ-Ичен. – Вон они, не так уж и далеко.

Юноша уже дернулся было, но Баурджин тут же придержал его за плечо:

– Подожди. Слышишь – собаки? Пусть для начала все перепьются.

– Ах, да… Странно, что они у сарая собак не посадили.

– Зачем? Игдорж рассчитывал на наш побег.

Чу! Оба резко замолкли – к гэру кто-то шел, в темноте не было видно кто – лишь темная фигура маячила в серебряном свете луны. Маячила – даже мягко сказано, скорее так – шаталась! Ну, да, ведь праздник. А какой же праздник без хмельного кумыса и арьки? Ясно – никакой.

Зайдя за гэр, упившийся скотовод распахнул дээл и принялся мочиться чуть ли не на голову Гамильдэ-Ичену. Парню бы перетерпеть – авось и не заметил бы, так ведь нет, дернулся, чистоплюй хренов.

Почувствовав шевеление, скотовод присмотрелся… И полетел наземь, сбитый мощным ударом князя.

Беглецы живо обшарили тело, изъяли нож. Ну, хоть это…

– Постой-ка! – Гамильдэ-Ичен перевернул стонущего кочевника лицом к небу.

И князь передернул плечами, узнавая предателя.

Сухэ! Да, это был Сухэ!

Совпадение? Или специально подставили? Нет, скорее всего, совпадение, в жизни еще не такие совпадения встречаются.

– Убить? – Гамильдэ-Ичен сглотнул слюну.

– Нет. Ставим его на ноги. Вот так… Что мычишь, Алтансух? Арька крепкая? На вот тебе!

Баурджин без замаха, коротко ударил парня кулаком в живот, а затем ловко вставил ему в рот кляп, живо скрученный Гамильдэ из конца пояса пленника. Руки связывать не стали – к чему?

Баурджин поднял упавшую на землю войлочную шапку Сухэ, натянул себе на голову, прикрывая светлую шевелюру – уж больно приметно, даже сейчас, в полутьме.

– И что теперь? – оглядываясь, тихо спросил Гамильдэ.

– А ничего. Обнимаем его и идем, как родные.

– А если…

– Никаких если. Никого не стесняемся, никого не боимся. Затягиваем громкую песню. Я начну, а ты подхвати. Йэх! По долинам и по взгорьям шла дивизия впере-о-од, чтобы с бою взять Приморье, белой армии опло-о-от…

И так вот и шли, шатаясь и распевая пьяными голосами песни, через все кочевье. И никто их не остановил, никто не прицепился, даже когда садились на лошадей под бешеный лай привязанных собак. Лишь какой-то пробегавший мимо парнишка спросил:

– Покататься решил, Алтансух?

– Угу… – отозвался за Сухэ Баурджин. – Вот, провожу друзей. Приехали навестить.

– Что ж не остались на пир?

– Напировались уже. Пора и честь знать.

Пожелав гостям приятного пути, парнишка принялся гладить пса, уже больше не обращая никакого внимания на отъезжавших всадников.

Остались позади костры и лесистые сопки, слева от беглецов заблестела река, а впереди потянулась степь. Ехали всю ночь, благо было достаточно светло, и река, и месяц, и звезды не давали сбиться с пути. А утром пришел в себя предатель Сухэ. Правда, не разговаривал, молчал – так особо его никто и не спрашивал, что он мог знать? Вообще-то, по уму, следовало его прибить, не говоря худого слова, в данной ситуации это был бы самый надежный выход. Баурджин, скорее всего, так и поступил бы при полном одобрении Гамильдэ-Ичена, если бы… Если бы не пришла ему в голову одна мысль.

Унылое плоскогорье, занимавшее все междуречье Аргуни, Онона и Керулена, вообще-то, располагало к неспешному разговору. К нему не располагало другое – возможная, и очень быстрая, погоня. Когда люди Игдоржа Собаки обнаружили, что птички улетели и клетка пуста? Скорее всего, к утру, а учитывая, что вчера был праздник, – так и гораздо позже. Наверное, и сейчас еще не обнаружили, ведь беглецы, выбравшись из сарая, не забыли припереть за собой дверь, оставив все как было. Вообще-то, Баурджин-Дубов был не очень-то высокого мнения о дисциплине кочевников. Расхлябанность, веселость, беспечность – с этими качествами давно уже боролся и Темучин, причем – самими суровыми мерами. И не сказать, чтоб у него все выходило гладко. А уж о Джамухе и его сброде – и говорить нечего! «Неустойчивый конгломерат враждующих между собою родов» – вот именно так можно было бы охарактеризовать собранное Гурханом войско. Неустойчивый конгломерат. Какая уж тут дисциплина!

Таким образом, выходило, что у беглецов имелось по крайней мере с полсуток форы. Которой нужно было воспользоваться отнюдь не только для того, чтобы сломя голову нестись в ставку Темучина у реки Керулен. Нет, тут еще нужно было кое-что сделать. И Баурджин, размышляя почти все утро, уже решил – что.

Во-первых, беглецы начали болтать меж собою без умолку, рассуждая на тему возможных мест отхода. Говорили с подробностями и много, так что у Сухэ должно было сложиться четкое мнение – беглецы собираются сбить с толку погоню и сначала ехать на запад, к Онону, а уж потом, по пути, свернуть к югу, на Керулен. Уловив начавшуюся игру, Гамильдэ-Ичен якобы припоминал дорогу – описывал сопки, берега реки, перевалы…

И так – до полудня. А потом остановились на короткий отдых. Костра, правда, не раскладывали, опасаясь погони – уж слишком далеко был бы виден дым. Однако в переметных сумах нашелся и вяленый борц, и круглые катышки сухого сыра. Борц давно уже положили под седла – как раз успел размяться до такого состояния, что можно было жевать. В подобной ситуациях некоторые монгольские племена не брезговали и вскрыть жилу коня – напиться горячей кровь. Так, все всяких сомнений, поступил бы и Темучин, и тот же Джамуха, и Боорчу. Но только не Гамильдэ-Ичен, не Баурджин, вообще – не найманы – они ведь все же считали себя христианами и пить кровь брезговали. Пусть «вонючие дикари» пьют, если уж им так хочется. Хотя, если разобраться, так кто еще был дикарем – Темучин или, скажем, найманский хан Буюрук, старший сын ныне покойного Инанч-Бильгэ. Младшенький, Тэйбака, тоже оказался плохим христианином – все никак не мог поделить с братцем одну красавицу, бывшую супругу Инанч-хана, хотя и жен, и наложниц хватало у каждого.

– Теперь надо дать ему бежать. Запросится по малой нужде – развяжи ему руки, затем опять свяжи, да так, чтоб можно было легко развязать, – улучив момент, шепнул Баурджин. – Но чтобы все выглядело натурально, предатель не должен ничего заподозрить.

– Заподозрить? – Гамильдэ-Ичен презрительно передернул плечами. – Да куда этой лупоглазой сойке! У него уж ума… – Юноша покрутил пальцем у виска – жест, подсмотренный у Баурджина, – и присвистнул: – Вот уж поистине, только когда молчит, так, может, сойдет за умного. Ни одного ведь слова не проронил, пока ехали.

Посмотрев в сторону связанного Сухэ, с уныло склоненной головой сидевшего в пожухлой траве, Гамильдэ-Ичен вдруг улыбнулся и, смешно наморщив нос, сказал: