Книга 1937. Русские на Луне - Александр Марков

«Как может выйти театральная постановка из-под контроля? Как может оказаться пистолет на сцене заряженным настоящими патронами? Или сцена сойдет с ума. Нет. Бред».

Он прочитал эти мысли на лице Спасаломской, не стал переубеждать ее, потому что на это требовалось слишком много времени. Слова все равно ничего не значили для нее. Нужен был пример. Вот если она увидит все это, тогда… не вести же ее на гонки. А что тогда? Все может закончиться благополучно. Желать кому-то поломки? Нет.

— Пойдемте дальше? Здесь уже не интересно? — только и спросил Шешель.

— Пожалуй, — сказала Спасаломская.

Это место показалось ему знакомым, будто прежде он бывал здесь. Но ведь Шешель так мало гулял по городу, что улицы, на которых он побывал, можно было пересчитать по пальцам. Оно было несколько другим, чем то, что отложилось в его памяти, но вряд ли в городе нашлись бы два абсолютно одинаковых квартала. Нужно расширить свои познания о городе и каждый вечер, если останутся силы, выходить из дома на прогулку брать пролетку и колесить по ночным уликам в поисках неведомых земель.

Слишком светло. Да — вот в чем причина. Тогда эта улица была засыпана темнотой, точно снегом, и в ней, как в сугробах, утонули почти все дома, лишь слабый свет, вырывавшийся из окон, да и то далеко не из всех, прожигал в них лунки.

Английский клуб выглядел теперь иначе. Слишком просто и обыденно, как и большинство зданий вокруг него. День стер с него налет таинственности, и теперь стало видно, что штукатурка его стен местами облупилась, а кое-где покрылась глубокими трещинами, похожими то ли на шрамы, то ли на разломы в земной коре, но скорее на старческие морщины, и, чтобы скрыть их, придется припудрить стены новой штукатуркой и краской.

Все члены клуба, наверное, днем сюда и не заходят, чтобы не видеть его в таком неприглядном виде. Другое дело — ночью, когда темнота, точно вуалью, прикрывает все следы, оставленные здесь временем. Теперь Шешель понял, почему по ночам здание почти не освещено.

Он невольно замедлил шаг, стал коситься на здание, стараясь делать это незаметно, чтобы Спасаломская не увидела и не подумала, что теперь его мысли занимает что-то другое, помимо нее.

Он мало что мог уловить сейчас из того, что говорила Спасаломская. Переспроси она его, то не нашелся бы, что ответить ей, за исключением глупого мычания, что можно было расценить и как одобрение всего вышесказанного, так и как отрицание. К счастью, Спасаломская увлеклась и пока вопросов не задавала.

Он мог избежать столкновения с толпой, которая опять запруживала улицу, вливаясь в нее из двух, расположенных друг против друга, переулков, для этого требовалось чуть ускорить шаг и проскочить в сужающееся с каждой секундой свободное пространство.

Но он шаг замедлил, оглянулся, размышляя, не стоит ли повернуть обратно. Оказалось, что люди есть и за их спинами, а когда он вновь мгновением позже посмотрел вперед, толпа уже сомкнулась и надвигалась на него совсем как загонщики, которые выслеживают на охоте зверя. Может, они действительно ищут Шешеля или Спасаломскую. Но ведь возле посольства им уже предоставлялась возможность пообщаться с ними.

Все те же люди. Теперь, правда, без плакатов и транспарантов. Выходит, что расходиться они и не собирались, дождались, когда полиция успокоится, и вновь собрались в заранее обговоренных нелюдных переулочках.

«Никуда от них не деться. Они словно преследуют нас».

Спасаломская молчала, прижалась плечом к Шешелю, понимая теперь, что нельзя вечно оставаться среди зрителей. Игра когда-нибудь пойдет не по правилам, и в нее будут вовлечены все, кто окажется поблизости. Это как ураган, который подхватывает все, до чего доберется, и кружит, поднимая к небесам, пока не ослабнет.

— Ничего, ничего, — прошептал ей на ухо Шешель, стараясь приободрить, и будь он порешительней, то погладил бы ее по щеке или поцеловал, но два поцелуя за один день — это несбыточная мечта. Он удержался.

— Вы так находите? — В глазах Спасаломской было скорее недоверие, чем страх.

— Уверен, — твердо сказал Шешель, нисколько не краснея от этого лживого слова.

Сам-то он не был уверен, что ничего не произойдет, а придерживался как раз обратного мнения, но всячески старался этого своим видом не показывать, напустив на себя беспечность. Еще он чувствовал страх, но не за себя, потому что оказывался куда как в более опасных ситуациях, несравнимо более опасных, и сердце у него тогда билось так же ровно, как и сейчас, даже ровнее, ведь сейчас он беспокоился за Спасаломскую, а тогда не беспокоился даже о себе.

Они успели чуть подвинуться в сторону, поближе к стенам, пока их не захлестнула толпа, поэтому оказались не в самой стремнине, а чуть с краю, где течение было не столь быстрым. Довольно скоро их отбросило к домам, на тротуар, где почти никого не было, так что они оставались здесь в относительной безопасности.

Внимания на них никто не обращал. Двери клуба оказались закрытыми, подергав их и не отворив, демонстранты еще с полминуты решали, вышибить ли их чем-нибудь, но сколько они ни бились плечами о двери по одному или по нескольку разом, те не поддавались ни капельки, а более эффективного тарана под рукой было не сыскать.

Звонко разбилось стекло, но камень угодил в него на излете, упал между рамами, пробив лишь внешнее стекло, а на внутреннем оставил паутину трещин. Почти тут же в это же стекло попал другой камень. Он-то пролетел навылет, оставив следом за собой вместо первого стекла лишь клыкастые острые осколки, а во втором приличную дыру, скатился на пол, пойманный портьерой. Шешель не видел, кто кинул эти два камня.

Камни нашлись почти у всех, но богатого опыта в камнеметании ни у кого не было. Им бы пригласить сюда краснопресненских рабочих — тех, что одиннадцать лет назад вздумали баррикады городить на улицах, но за прошедшие годы участники тех событий прежние навыки растеряли, обзавелись новыми и об ошибках молодости вспоминать не желали. «Бес попутал», — только и говорили они, если кто пробовал расспросить их о тех днях.

Большинство камней, ударяясь в стены, пробить их, конечно, не могли, а лишь сбивали штукатурку, обнажая кирпичную кладку. Скоро все стекла оказались выбитыми, и лишь до второго этажа флигелей камни все никак не долетали, ударяясь или чуть ниже стекла, или в редких случаях дробили мрамор подоконников.

— Мы должны с корнем вырвать этот сорняк! — закричал кто-то из первых рядов, обернувшись на миг к своим товарищам, а потом из толпы к дому полетело что-то дымное, огненное, срезало осколки стекла расплескивая на них часть своего пламени, которое стало стекать вниз потоками, как лава, поджигая оконные рамы.

«Недооценил я их. Дело пахнет керосином».

Сгусток огня расплющился о портьеру. Та вмиг запылала, затрепетала, а огонь стал по ней взбираться вверх, перекидываясь на соседние портьеры. Вскоре все они горели. Снизу тоже стал подниматься огонь, будто там на полу в нескольких местах одновременно разожгли камины.