Книга Ночь лунного страха - Ирина Арбенина

Точно-точно… Видно, решил археолог с ним, Иваном, выручкой от этой экспедиции не делиться.

И бородач, кипя от злости, заторопился к раскопу.

Он был намерен серьезно разобраться с Семановичем.

Однако из разбора этого ничего не вышло.

Семанович валялся недалеко от раскопа бородой кверху. Глаза, стеклянные, жуткие, смотрят в небо, голова набок, как у курицы задушенной. И весь… Ну, только в фильмах ужасов такое бывает!

Иван наклонился пониже, ошеломленно разглядывая своего работодателя. Потом кинулся к раскопу… Серебро!

Серебро вроде было на месте.

Однако разглядеть особенно он ничего не успел.

Какая-то невероятная тяжесть навалилась сзади, сдавила так, что хрустнули кости, — и опрокинула здорового бородача на землю…

Охотник Аулен спал мирно и спокойно, с чистой совестью и ощущением собственной безопасности.

Дело в том, что накануне он сделал хороший подарок для лесного духа Унт-тонха, «волосатоглазого, волосатоногого духа», который согласно верованиям его народа живет в чащобе и помогает хорошим людям в охоте, а также защищает их в лесу.

Когда Аулен накануне убил лося, то он, как и полагается приличному и умному человеку, тут же предложил духу взять то, что тот хочет: хочет, всю тушу целиком, хочет — только кровь, или мясо, или шкуру… Ну, в общем, что понравится.

Унт-тонх подумал и взял, как и полагается духам, только «силу пищи», а все остальное, к удовольствию Аулена, оставил ему.

И теперь охотник Аулен мог спать спокойно, потому что знал, что Унт-тонх защищает его.

Вообще Аулен знал: чтобы умилостивить духа, к нему следует относиться правильно. Приносить подарки, не называть его обидными словами, не осквернять его местожительство. Ну, в общем, вести себя точно так же, как с людьми, с которыми не хочешь ссориться.

Так себя Аулен и вел. И поэтому он очень надеялся на помощь и защиту Унт-тонха.

Хотя сон, надо признаться, ему снился не простой… Снилось охотнику, что сидит будто бы на дереве Унт-тонх. А рядом с ним другой дух, Кынь-лунк.

Страшный и злобный, носитель враждебного людям начала. Тот, что соблазняет людей на нарушение запретов. Даже дети знают, что родился Кынь-лунк под землей и туда же, в свое подземное царство, он забирает людей, которых обрек на смерть главный бог Торум. У русских есть свой Кынь-лунк, они называют его чертом.

И вот сидят на дереве Унт-тонх и Кынь-лунк, болтают волосатыми ногами и спорят. Спорят из-за того, кто победит: он, охотник Аулен, которому Унт-тонх покровительствует, или другой человек, которому покровительствует вредоносный и злобный Кынь-лунк.

Унт-тонх говорит: «Мой!», а Кынь-лунк болтает ногами и твердит: «Нет, мой, нет, мой…» А потом вроде как расстроился Кынь-лунк и говорит: «Ну ладно, Унт-тонх, видно, твоя взяла… Пусть твой победит».

На этом важном месте сна что-то и заставило Аулена проснуться. Открыть внезапно глаза.., и услышать, как возле палатки хрустит валежник. И, спасибо Унт-тонху, случилось это очень вовремя…

Поскольку в тот самый момент, когда кто-то волосатый и очень сильный, как Кынь-лунк, ухватил низкорослого щуплого охотника за щиколотки и попытался выдернуть из палатки, как морковь из земли, Аулен уже не спал. Отбрыкнувшись, он схватил свой охотничий нож, не раз выручавший его даже и при встрече с медведем, и ткнул в нападавшего. Удар ножа, может, получился и слабым, явно не смертельным — в тесноте палатки было не развернуться! — но и этого было вполне достаточно. Нападавший застонал, затряс своей волосатой гривой и из палатки исчез. А через минуту послышался и удаляющийся хруст валежника.

— Просыпайся, приезжий… Просыпайся!

Никита открыл глаза и в полутьме палатки увидел над собой скуластое лицо охотника.

— Что случилось?

— Смерть случилась, смерть… — торопливо повторял Аулен. — Иди посмотри, приезжий, какая большая случилась смерть.

Сон мигом слетел с Лопухина, и, шустренько встав на четвереньки, он выкарабкался вслед за охотником из палатки.

Первым они обнаружили Семановича…

Изувеченное тело выглядело ужасно. Настолько, что некоторое время Лопухин пытался справиться с тошнотой.

На Аулена — может, потому, что тот уже все это видел, может, потому, что, как охотник и местный человек, с малолетства привык свежевать убитую на охоте дичь, — труп археолога, казалось, особого впечатления не произвел. Воспринял охотник его довольно хладнокровно.

Они прошли несколько шагов и снова наткнулись на труп.

Это был Иван.

Второе убийство потрясло Никиту окончательно.

Он и не замечал до этой минуты, как уже успел привязаться к Ивану. Словно малое дитя за нянькой, Лопухин шел за своим проводником по этой тайге столько дней… Делил хлеб и консервы. Пил его чай с травами…

Никите понадобилось время, чтобы прийти в себя.

Сидя на поваленном дереве в стороне от убитых, он курил и соображал, что делать дальше…

Выходило, что они с охотником остались теперь вдвоем.

Наконец, немного придя в себя от новостей, Лопухин принялся внимательно осматривать оба трупа.

К Аулену спиной он старался не поворачиваться.

Он хорошо запомнил, что сказал накануне своей смерти Семанович: «Если это и вправду то захоронение, о котором я мечтал, нам, если здешние прознают, голову свернут!»

По странному стечению обстоятельств головы у обоих любителей археологических ценностей были именно свернуты.

«Но вдруг это и правда.., сильный зверь? — размышлял Лопухин. — Те же, как от острых когтей, рваные раны на теле…»

— Что скажешь, Аулен? Страшная Шуркэн-Хум, превратившаяся в медведицу, наказала черных археологов? — спросил он у проводника.

Охотник долго рассматривал примятую вокруг изувеченных тел траву, сломанные ветки, сами тела мертвецов… Казалось даже, что он обнюхивает все это, как зверь землю.

— Ищешь следы зверя? — спросил Лопухин.

Аулен молчал.

Еще раньше от Ивана Никита слышал, что здешние охотники по одним им ведомым признакам могут собрать информацию о том, кто проходил по тайге дня за два-три до них… Сто очков вперед дадут любому сыщику Интерпола.

— Информацию накапливаешь? — поинтересовался опять Никита.

Охотник снова промолчал, продолжая ползать на коленках по траве.

— Это не медведь, — наконец сказал он.

— Не медведь?

— А что же это за зверь?

— Это не зверь.

— А кто?